Бесславие. Преступный Древний Рим

Но не все бунты преследовали столь же аполитичные цели, как хлебные. Причем, как отмечает Аммиан, «самый пустой и ничтожный» инцидент мог дать «повод к бунту» против властей (Римская история, XV.7.2)[52]. Отдельным законоположением регулировалось, как быть с юношами, которые особенно громко шумят на зрелищах (Дигесты, XLVIII.XIX.28.3). В главе 1 мы уже рассматривали кровавое массовое побоище со множеством жертв, произошедшее между жителями Нуцерии и Помпей, начавшееся «с безделицы», а именно с обоюдных оскорбительных скандирований домашних и гостевых трибун во время представления гладиаторов (Тацит, Анналы, XIV.17). За такой бунт власти могли покарать провинившихся с особой жестокостью именно из-за того, что беспорядки не оправдывались никакой высшей целью. В итоге Помпеям выписали запрет на проведение любых публичных сборищ сроком на десять лет (впрочем, вскоре запрет был то ли снят, то ли забыт).

Цирковые игры также иногда служили для толпы удобным случаем докричаться до императора и высказать ему свою политическую позицию. В правление Септимия Севера зрители, зная о его присутствии в амфитеатре, решили высказать негодование по поводу продолжительной гражданской войны и стали хлопать в унисон и декламировать: «Доколе нам это терпеть? Сколько еще воевать нам друг с другом?» Вскоре им наскучило, они закричали: «Довольно!» — и снова обратили внимание на скачки (Кассий Дион, Римская история, LXXV.4.4).

Трудно сказать, сговаривалась публика или нет, но скандировать пацифистские лозунги прекратила явно вовремя, догадываясь, вероятно, о пределе императорского терпения и опасаясь переступать черту.

Игры до какой-то степени заместили фактически упраздненные Августом народные собрания времен республики: государи теперь встречались с подданными в непринужденной праздничной обстановке, что и делало возможным оглашение народом своего мнения. Однако выражение несогласия или недовольства, подобное вышеописанному, нормой всё же не считалось. Подобные случаи были единичными, а потому знатные мужи-историки и собирали их в качестве назидательных историй для знатных мужей-правителей. Однако народ фигурирует в них, скорее, в качестве декорации для придания колоритного антуража творящемуся в сферах высокой политики. Но и эти примеры указывают на способность людей занимать критическую позицию в отношении режима. Нет сомнения, что люди не рассчитывали на полное соответствие действительности красивым речам и имели запас терпения для того, чтобы принимать неминуемые недостатки. К тому же практически все понимали, что озвучивать или выказывать недовольство крайне рискованно, и предпочитали на людях и даже в кругу семьи благоразумно помалкивать и не сетовать на жизнь вслух, памятуя о том, что и у стен есть уши. Но вышесказанное правило действовало ровно до тех пор, пока император и/или его чиновники не начинали заведомо и злостно не выполнять принятые на себя базовые социальные обязательства, а именно: обеспечение граждан зерновым пайком и поддержание минимального уровня законности. Если это не соблюдалось, риск конфронтации с властями становился оправданным.

Интересным источником, позволяющим по-настоящему оценить политическую силу толпы (если взглянуть на этот текст под непривычным углом), служат «Деяния святых апостолов». Текст повествует о том, как двенадцать учеников и примкнувший к ним Павел проповедовали Евангелие по всем восточным землям, а затем и в Риме после смерти Иисуса. Слово Христово в передаче благовестников положило начало беспорядкам в шести различных местах. В Фессалониках «не уверовавшие [во Христа] иудеи», обратившись к градоначальникам, обвинили апостолов в том, что «эти всесветные возмутители <…> поступают против повелений кесаря, почитая другого царем, Иисуса» (17:6–7). А однажды Петра и Иоанна привели на допрос к первосвященникам и приказали им прекратить проповеди. В Эфесе уже сам Павел вызвал «мятеж против пути Господня» и себя лично, поскольку его проповедь сводила на нет значимость культа и местного храма Артемиды, угрожая лишить заработка местных ремесленников, в основном работавших при этом храме. Жители Эфеса стихийно собрались на площади у храма и около двух часов скандировали: «Велика Артемида Ефесская!» (19:23–41). В Филиппах Павел весьма опрометчиво изгнал духа прорицания из невольницы-служанки, приносившей ее господам большие доходы своими прогнозами. Лишившись дойной коровы, обиженные хозяева схватили Павла и его спутника Силу, «повлекли на площадь к начальникам», чтобы предъявить обвинение: «Сии люди, будучи Иудеями, возмущают наш город и проповедуют обычаи, которых нам, Римлянам, не следует ни принимать, ни исполнять». Воеводы, как сообщает Писание, велели сорвать с христиан одежды и бить их палками.