Бесславие. Преступный Древний Рим

Императоры не имели возможности организовать тотальную слежку за подданными и повсюду искоренять инакомыслие. Кроме того, от крайностей их удерживала опасность быть проклятыми и преданными забвению. Описывая ужасы правления предыдущих династий, Тацит и Светоний тем самым как бы превозносили справедливость императора Траяна. Если любой государь вел себя неподобающим образом и отступался от заявленных высоких идеалов, историки, свидетельствующие о его правлении, рисовали его весьма нелицеприятный портрет. Достаточно взглянуть на помпезную архитектуру парадных зданий Рима эпохи императоров, чтобы понять, насколько сильно они были озабочены увековечиванием своего царственного образа, выживанием династии, к которой принадлежали, и сохранением своего следа в истории. Повествуя о бурной деятельности доброй и недоброй памяти императоров прошлого, римские историки, будучи представителями элиты, в сущности, призвали к ответу собственных императоров. Да, слово — не самое сильное оружие, далеко не всегда оно имело эффект, однако сохранившиеся летописи являют собой примеры успешной борьбы римской элиты за свое достоинство и свои права.

Так не лучше ли было императору выдавать за благодеяния вынужденные уступки и всячески подчеркивать свое милосердие, предупреждая таким образом нападки? Требовалось для этого не так много — не насаждать то, что заведомо не приживется, и исполнять хотя бы часть обещанного, создавая благостную атмосферу достойного и ответственного правления. Аммиан Марцеллин описывает, как правивший в IV веке Юлиан II проявил мягкость, позволив виновному в изнасиловании отделаться ссылкой. Родители жертвы усмотрели оскорбление в том, что виновный в преступлении не подвергся смертной казни, и пытались обжаловать приговор, на что Юлиан коротко и ясно ответил: «Пусть право сделает мне упрек в мягкосердии, но законы милосердия императора должны стоять выше остальных» (Римская история, XVI.5.12). Таким образом, даже приговор к ссылке вместо смертной казни расценивался как проявление императором высочайшего милосердия.

Источаемый императором дух расчетливой милостивой снисходительности мог просочиться и на уровень его высокопоставленных чиновников. В середине II века Марк Семпроний Либерал, префект Египта, объявил об амнистии для всех простых людей, бежавших из дома из-за страха ареста за участие в бунтах или неуплату налогов: «Призываю вас всех: вернитесь в собственный дом, дабы вкусить от первого и величайшего плода процветания!» Далее в его эдикте следует инструкция властям на местах: «Если же вернутся, дайте им знать об этом, на себе испытают благосклонность и доброту императора, который запретил возбуждать против них любое судебное следствие». Конечно, это акт милосердия, но разве имелись альтернативы? Правительству нужно было собирать с людей причитающиеся налоги, но для отлова аграриев, снявшихся с обжитых мест в долине и дельте Нила и пустившихся в бега в прилегающие пустыни, сделать, как оказалось, можно не так уж и много. Император, вероятно, даже остался благодарен тем, кто внял увещеваниям, озвученным от его имени.

Эталоном милосердного императора, а также обладателем иных императорских достоинств считался божественный Август. Он не только прощал многим бывшим противникам выступления против него, но и назначал некоторых из них на высокие посты. Как-то раз на суд к нему привели двух плебеев, уличенных в оскорблении государя. При последующих императорах это гарантировало бы обвиняемым смертный приговор за преступление против величия. Здесь всё было решено проще: плебею Юнию Новату император назначил штраф, другого, Кассия Патавина, приговорил к изгнанию. Первый распространял злобное письмо об Августе, а второй публично заявлял, что полон желания заколоть государя (со вторым император, отметим, поступил весьма благоразумно, отослав его подальше — на случай, если этому человеку вздумается перейти от слов к делу). А когда будущий император Тиберий в письме Августу резко обрушился на людей, которые его поносят, император призывал приемного сына к спокойствию со словами: «Довольно и того, что никто не может нам сделать дурного» (Светоний, Божественный Август, 51). Впрочем, Тиберий не прислушался к этим словам. Зато последующим императорам заповеди Августа пришлись по душе, и они взяли за обыкновение объявлять амнистии и помилования по случаю праздников или торжеств, а также в ознаменование успехов (Дигесты, XLVIII.XVI.8–9). Не исключено, что из-за подобных поблажек соскакивали с крючка отдельные злостные и особо опасные преступники, но ведь мы помним, что наказания носили показательно-назидательный характер, так как удавалось ловить очень немногих из массы орудовавших по всей империи разбойников. А потому помилование являлось красивым жестом: вот, смотрите, отпущен злодей на все четыре стороны милостью всеблагого императора, но перед этим был пойман и осужден по всей строгости и справедливости закона. Излишне говорить, что единожды помилованные не рисковали полагаться на такое чудо во второй раз.