Бесследно пропавшие… Психотерапевтическая работа с родственниками пропавших без вести

В длительном исследовании было выявлено, что хотя по прошествии нескольких лет родители внешне вернулись к своей нормальной повседневной жизни, их связь с сыновьями не прервалась. Они ведут обычную жизнь и не страдают психосоматическими недугами, однако в большинстве случаев потерянные сыновья идеализировались, и поведение родителей в отношении них было таким, будто те просто уехали из дома, а не ушли из жизни.

«Результатом кажется жизнь, обращающая все внимание на мертвых в ущерб живым. С модернистской точки зрения трагедия смерти имеет не один аспект: они потеряли не только сыновей, но и в значительной мере свои семьи как таковые»

(Stroebe et al., 1992, с. 1210).

6.3.1. Насильственная смерть детей

Насильственная смерть детей переносится особенно тяжело и ведет к скорби на протяжении всей жизни и к диссоциациям. Здесь также имеются бесчисленные примеры из Холокоста.

Л. Лангер рассказывает в своей работе о судьбе Бэсси К., которой не удалось незаметно пронести своего ребенка через пункт контроля СС. То, что она вынуждена была отдать своего маленького сына немецким солдатам, было для нее равносильно собственной смерти.

«Что касается меня, я была мертва. Я умерла, я ничего не хотела слышать, ничего знать, и ни с кем ни о чем говорить. Я не хотела признаться самой себе в том, что со мной это случилось»

(Langer, 1997, с. 57).

Позже она так будет отвечать на вопрос, где ее ребенок: «Что за ребенок? У меня не было ребенка. Я ничего не знаю ни о каком ребенке».

Лангер так интерпретирует слова Бэсси К.:

«Смерть ее ребенка – это и ее смерть, не в фантазии, а в реальности, это постоянная интрузия в ее существование после Холокоста. Это также форма вербального расстройства, так как не существует языка… чтобы описать роль таких моментов в жизнях тех, кто их испытал»

(Langer, 1997, с. 58).

Реальность травматической потери ребенка и ощущение беспомощности от невозможности защитить его настолько сильны, что ведут к серьезному внутреннему разладу.

Д. Лауб описывает очень похожий пример. На вопрос врача о ребенке, при появлении на свет которого он присутствовал несколько лет назад, пациентка ответила: «Какой ребенок? У меня никогда не было ребенка», отрицая то, что она когда-либо была матерью (Laub, 2000, с.864).

На сеансе психотерапии женщина все же может вспомнить травматические события, когда ее ребенка забрал один из немецких солдат, – даже если при этом она говорит только о «каком-то маленьком свертке», который был у нее отнят:

«Я не знала, что мне делать, потому что все произошло так быстро. Я не была готова к этому. А он протянул руки и требовал отдать ему сверток. И я отдала. Это был последний раз, когда я видела сверток»

(Laub, 2000, с. 864).

Оба эти насильственные отделения детей от их матерей и последовавшие за этим с большой вероятностью их убийства, не могли быть переработаны женщинами в нормальный процесс скорби. Они могли справиться с ситуацией только через диссоциации.

6.3.2. Родители пропавших без вести детей

В своем романе «Иов» Йозеф Рот описывает неспособность родителей, Деборы и Менделя, говорить друг с другом по поводу известия о том, что их старший сын, который был солдатом, пропал без вести: