Бессмертие

— Дедушка был абсолютно прав! — сказал Масуд, выбирая второй кусок дыни и ножом сметая с него желтые косточки, — Недаром же у нас в народе любят пословицу: «Ешь дыню на рассвете, а то перезреет!»

— Помешался на дынях! — засмеялась мать.

— У вас кругом прибаутки, — фыркнула и Салима, краешком глаза поглядывая на Масуда и вытирая сок с подбородка.

Махсудов вынул из кармана гимнастерки часы на длинной цепочке и посмотрел на них.

— Вот поедет в горы Масуд, новые поговорки привезет нам.

— Какие горы? — спросила мать.

— Когда поедет? — спросила Салима.

Рука Масуда повисла над блюдом. Он отложил недоеденный кусок лепешки и сказал:

— Сегодня, мама.

— Зачем?

— Нужно же обучать грамоте кишлачных детишек, — ответил отец.

— А я — учитель! — браво прибавил Масуд, вскинув обе руки. — Вы забыли разве? Я не забыл!

— Подождите, — мать потерла лоб да так и задержала на нем руку, будто внезапно разболелась голова. — В какой кишлак?

— Называется он Ходжикент.

— Ходжикент, — повторил Махкам.

— Тот самый? — только и прошептала мать.

Салима поняла, почему тетя Назокат сказала: тот самый. Салима слышала об убийстве Абдуллы Алиева, все знали, все читали об этом. Фотография худощавого Абдуллы обошла газеты, был он на этой фотографии забавный, остриженный наголо, с вытаращенными, забиячливыми глазами. Люди возмущались: ополчились на мальчика! Бандиты! А она помнила Абдуллу живого, она училась с ним. Помнила его голос — очень звонкий, напористый.

— Ответьте мне! — требовала Назокат, помахивая крепко стиснутым кулаком над столом, за которым только что так беззаботно съели дыню. — Ведь туда недавно послали нового учителя! Почему Масуд должен ехать?

Она во все глаза смотрела на своего Масуда. Название кишлака показалось Назокат подобным молнии, которая срезает верхушки деревьев. Так оно разрывало тонкие нити ее сердца.

А Махкам ответил спокойным и тихим голосом, вдвойне спокойным — для нее:

— Наверно, потому, родная моя, что он — сын красного бойца и сам — красный боец. Между прочим, так поется в его песне. Вспомни-ка! А в нашей жизни никогда не будет такого, чтобы пели мы про одно, а делали другое. Вот поэтому…

Пока отец говорил, Масуд ушел, чтобы мать не смотрела на него так. А теперь вынес из комнаты дутар, присел на верхнюю ступеньку крыльца и негромко заиграл и запел:

Ну что же, с врагами поспорим
За счастье народа, друзья!
Тем песня сильнее, чем больше нас в хоре,
Молчать никому — нельзя!
Борьба — это к счастью дорога,
Нам верит любимый народ,
Мы дети рабочих, нас много,
Вперед,
Вперед!

— Но ведь там… — прошептала Назокат. — Что случилось со вторым учителем, этим парнем, про которого ты рассказывал, красавцем, похожим на нашего Масуда? Абиджаном!

— Его убили на днях… Убили.

Звякнули и замолчали струны дутара, Масуд повернулся к матери, она встала — медленно, как будто постарела за эти минуты на много лет.

— Ты куда? — спросил ее отец.

— Собирать вещи… — И вдруг она улыбнулась сыну грустно и робко: — Теперь я знаю, почему ты на рассвете схватился за свой велосипед… Теперь я поняла…

Масуд поднялся:

— Мама!

И Салима поняла, почему Масуд так отвечал ей на заигрывания, полные резвости и фальшивого безразличия. Обиды, которые она услышала в его полушутливых словах, в прочитанных для нее строчках Физули, теперь показались ей ничтожными. Масуд не хотел, чтобы ее надежды укреплялись и расцветали даром. Он благородный парень!

Неужели убили Абиджана? Она и его помнила. Ему, конечно, не сравниться с Масудом, но — видный парень, открытый. Неужели его нет уже? И быть учителем — это так опасно? А Масуд? Он заменит Абиджана? Теперь будут газеты с фотографией Абиджана Ахмедова, с резолюциями против бандитов, принятыми на рабочих митингах, может быть, завтра. Она не верила в это, не хотела верить, представляла себе газеты с траурными рамками, но видела в них фотографию Масуда и даже головой затрясла так, что на нее покосился Махкам-ака.

— Масуд в горы один поедет? — проговорила она.

— Расширится школа, учеников станет больше, тогда Наркомат просвещения пошлет и других. А пока каждый учитель на учете… Не хватает!

— Если бы меня направили, я поехала бы с удовольствием в Ходжикент!

Ей почудилось, что они — вместе с Масудом, там, где опасно, где враги, о которых он пел сейчас в своей песне. Она будет не только учить детей, она в любой миг прикроет Масуда от беды!

— Он поедет, наладит дело и напишет…

— Напишете? — девушка вскинула глаза на Масуда и еще раз тряхнула головой, со всех сторон прикрытой мелкими косичками.

— Конечно, напишу.

Салима вскочила и умчалась в комнату, за Назокат-опа. Масуд сказал:

— Я тоже пойду помогу маме?

— Они сами справятся… Ты садись.

Масуд поспешно сел напротив отца, приготовился слушать.