Бессмертие

— Выведи коня!

— Хоть бы позавтракали… У меня топленое молоко… с лепешкой… вы же любите…

— А новый учитель не приходил? — Исак остановился с конем возле калитки. — Ладный такой, высокий.

— Нет.

— Мне Саттаров звонил, Алимджан. По телефону. Рассказывал, что вот-вот новый учитель должен к нам приехать, на велосипеде.

— Не видала.

Карима смотрела на мужа встревоженными глазами и качала головой. Новые слова — телефон, велосипед — все еще вызывали у нее тревогу. Как это — в Газалкенте говорят, а здесь слышно? Как на двух таких колесах катаются и не падают, когда, если поставить этот велосипед, он и секунды не держится, сразу валится. Старики уверяют — тут не без колдовства, то есть не без шайтана!

— Ты не тревожься, — сказал Исак-аксакал, глядя в глаза жены. — Берись за плов!

— Какой плов?

— Если новый учитель не приехал, то сегодня приедет. Будем угощать.

Она покивала головой: хорошо, мол, но глаза ее все еще тонули в горькой тревоге. А с узкой улицы уже перемахнул во двор быстрый топот коня — Исак с места тронул рысцой…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

По пути к сельсовету Исак и так и эдак успел обдумать событие, о котором ему рассказала жена. Он давно перевел коня на спокойный ход. Получалось, что люди, эти выродки, замыслившие убить его, не знали, что он еще за полдень уехал из кишлака. У него были и в Хумсане, и в Богустане неотложные дела, связанные с Салахитдином-ишаном. А может быть, знали? Может быть, за учителем охотились, подлецы? Если он приехал, проще всего предположить, что на первую ночь остановился в доме, председателя. Мать и Карима приняли бы учителя с дорогой душой. А ночью кто пошел бы к калитке на громкий и откровенный стук! Мужчина! Учитель!

Но ведь ты никому не говорил о звонке Алимджана Саттарова, предупредившего, что учитель едет. И велосипед — не поезд, который ходит по расписанию, нарушая тишину дальних просторов гудком своего паровоза. Вот, ты сам гадаешь, когда тебе ждать и встречать учителя. Нет, не мог убийца рассчитывать, что учитель откроет ему калитку. Плохой из тебя расследователь, Исак. Этот нож предназначался тебе, дорогой. Тогда и выходит, что о твоем отъезде не знал ничего басмач, приблизившийся ночью с ножом к твоей калитке. А раз не знал, то он не здешний, приезжий. И понять все это не так уж трудно…

С Саттаровым это следует обговорить подробно. Сейчас же… Вот слезет с коня, поднимется на второй этаж бывшего байского дома, где гости пировали, и позвонит… Но так сильно охватило и не отпускало беспокойство об учителе, что он сразу спросил, завидев у ворот крохотного, как гном, деда — сельсоветского сторожа:

— Никто не приходил? Вчера-сегодня…

— Как же! Учитель приехал! Вчера.

— А где спал?

— В школе. Где же еще!

— Ну-ну… Вы его когда видели?

— Вчера видел. Такой парень! Рослый, сильный! Как борец — хоть сейчас отправляй его на кураш! И зачем ему школа? Такой…

— Ну-ну, — опять сказал Исак и, перебив, остановил сторожа: — Можете идти домой, Ахмад-ата, отдыхать.

— Хорошо, аксакал. А ворота?

— Настежь откройте, как всегда!

Председатель сельсовета велел держать распахнутыми во весь размах ворота в свою контору, но после двух этих злодейских убийств люди кишлака все равно реже, чем раньше, заворачивали в сельсовет. Казалось бы, школа — одно, а сельсовет — совсем другое, у каждого своя нужда в нем, а вот поди ж ты — жизнь в Ходжикенте притихла, словно бы пригнулась в ожидании очередного удара. И ведь как все связано! Пуля и камень поставили свои точки на коротких путях молодых учителей, а прошлой ночью нож летел в председателя. Да пролетел мимо…

Исак в который раз представил себе, как это было, и только сейчас сердце его не то что сжало, а скрутило от мысли, что острие этого ножа могло коснуться Каримы, могло вонзиться не в дерево, а в ее тело. За что? Ему это казалось невероятным! А могло… Байская жена, сбежала от Нарходжи, который взял ее себе за долги и по шариату имел на нее все права. Сбежала — смерть! А теперь — председательская жена. Согласилась на это — смерть! Нож в грудь — ее участь…

Ну ладно. Не пугай себя, Карима жива, слава богу, а там еще посмотрим, чей верх… Исак не сомневался, что байские деньки сочтены, но кому быть на празднике новой жизни — ему или новым председателям, которые сейчас с мокрыми носами бегают по пыльным кишлачным улицам, — это еще, конечно, не известно…

А почему сразу, при первой же мысли о врагах, воскресло в голове имя Нарходжи? А кто же еще? Карима была действительно отдана ему в жены и недолго, но жила в его доме. Исак вспоминал об этом без злобы на Кариму, которая сама пришла к нему и подарила двух прекрасных сыновей, но ведь это было, этого не зачеркнуть, и бай мог помнить и мстить.