Бессмертие

— Угу, — Исак помял ладонью свою черную бороду, покрутил в ней пальцами и рассказал Масуду про сегодняшний ночной случай у калитки своего двора.

— И жена запустила в него чугунком?

— Да.

— Молодец!

— Она у меня вообще молодец… Сама от бая сбежала. Спасибо, учитель, за доброе слово о моей Кариме.

— Рана у него на голове должна быть!

— У кого?

— У бандита. У этого человека. Он застонал? Значит, попала в голову. Если бы в плечо, в грудь — вытерпел бы. А в голову… Чугунок — это чугунок, на голове рана быть должна! — повторил Масуд убежденно.

— Ай да учитель! — вытаращил глаза Исак. — Мне и мысли такой не пришло… Бог вас просветил! — И энергично встал с места. — Найдем! Весь кишлак перероем, а…

— Если он еще в кишлаке.

— Да, — Исак перестал ходить, охваченный нервным возбуждением, и уставился на Масуда. — Если не ушел из кишлака… Я сейчас же позвоню Саттарову и — за розыски. Уверен, он скажет то же самое! Вы — герой!

— Рано хвалите.

Исак-аксакал уже накручивал жужжащую ручку аппарата, плотнее прижав его рукою к стенке. Газалкент не хотел отвечать что-то, аппарат рычал от раздражения, а никто не отзывался.

— Ну, подождите, — сказал Масуд, без преувеличений боясь, что «аксакал» сломает телефон. — Расскажите мне, что за человек Кадыр-ака, который работает у Кабула-мельника в чайхане?

— Он? Золотой человек!

— Я тоже так подумал. И хочу взять его на работу в школу. Что скажете об этом?

— Что я могу сказать? Сам спрошу… Откуда деньги возьмем ему платить? У нас — нет…

— Он пока и не требует, а потом добьемся. Школе дадут… Кадыр-ака будет всем школьным хозяйством ведать, помогать мне, а жена — уборщицей. Они согласны.

— Я же вам сказал — золотые люди. Бедняки, а не требуют!

Масуд решил промолчать о том, что Кадыр-ака обещал вчера прийти, а не пришел, это прозвучало бы, чего доброго, жалобой, а чайханщик мог не успеть собраться, или жена его, кажется, Умринисо, испугалась ночи, упросила помедлить до утра, а может, вообще испугалась перебираться в школу. Отец всегда учил — предполагай, но не гадай, если можешь узнать. Узнай! Это всегда точнее.

— Покрутите!

Исак, который не выпускал телефонной ручки, принялся накручивать ее, но опять без толку.

— Я хочу, чтобы не только ребята в школу ходили, — заговорил Масуд, отвлекая «аксакала», — мы и взрослых запишем и соберем в ликбез. Будем ликвидировать безграмотность… Найдутся ли желающие?

— Желающих-то, — Исак махнул рукой, — самая большая школа не поместит, если только они… не испугаются. Вот что! — он цокнул языком. — Страх у них, особенно сейчас… А народ в кишлаке поголовно неграмотный…

— Тем легче испугать его.

— Да! И учиться хочется, и…

— Работать нужно. Нам с вами. С утра — дети, во второй половине дня — взрослые… Если даже три-четыре человека запишутся, если один — буду учить. Это я беру на себя.

— А я налажу дежурство милиции. Во время занятий… У нас же есть милиция!

— Один придет, за ним — другие… Из Ташкента пригласим театр… В школе музыкальный кружок организуем… Это я тоже беру на себя. Люди должны учиться!

— А я — ваш помощник, учитель.

— Уже четыре года прошло, как Ленин, наш вождь, сказал — учиться, учиться и учиться!

— Оказывается, мы еще… мало делаем…

— Хорошо, что виноватых далеко не ищете… С себя начинаете…

— Да я!

Масуд отыскал на столе листок бумаги, написал сверху карандашом: «Ликбез — Карима Уктамова», спросил:

— Согласны, если и я с нее начну?

— Даже имя мое знаете…

— Крутите! — напомнил Масуд, кивнув на телефон.

Наконец Газалкент отозвался, соединили с Саттаровым «аксакала», он все рассказал и закивал головой, слушая распоряжения в ответ, повесил трубку, дал отбой, крутнув ручку еще пару раз, и повернулся к двери:

— Вот и Кадыр-ака!

Чайханщик виновато стоял в дверях, понурив голову с пышными усами:

— Простите, учитель. Ночью никак не могли отыскать арбу… Где найдешь? А вещи все же есть кой-какие… И потом… Я хотел керосин отнести, а жена…

— Испугалась одна остаться?

— Да! — улыбнулся Кадыр-ака. — Говорит, боюсь! Она хорошая, послушная, но…

— Ладно, — перебил Исак-аксакал. — Умринисо уже здесь?

— Утром опомнилась, и арбу нашли.

— Я бегу к Батырову. Наша милиция!

Лестница заскрипела под его ногами, а Масуд позвал чайханщика:

— Пошли и мы.

Во дворе, у сложенных на земле узлов, стояла, закрыв лицо платком, одноцветным и темным, скромная женщина, поздоровалась негромко.

— Счастья вам на новом месте! — весело ответил Масуд и легко вскинул на плечо самый вместительный узел. — Вон в тот дом, правее школы, он пустой. В нем будете жить!

— Фатима-биби там жила, я у нее убирала…

— Открой лицо, Умринисо! Не забывай — в школе находишься. Думай, что учитель — твой сын, — услышал он за своей спиной. — Ну, как будто наш сын. Его зовут Масуджан…

Переносили вещи. Перед входом в дом, на террасе, все вместе помолились.

В открытые двери первым ворвался свет.

— Так, дорогие. Раскладывайтесь поудобнее. А я пошел.

— Куда, если не секрет, учитель?

— Учеников переписывать. Тех, кто уже ходил в школу, и тех, кто захочет к ним присоединиться, а кроме того, и взрослых… в кружок ликбеза. Пора!