Бессмертие

А народу прибывало. Никто не уходил уже отсюда, наоборот, теперь с базара бежали к площади, одни возвращались, другие забывали торговлю. Новости по базару разлетаются мгновенно. Исак-аксакал протолкался к Кадыру-ака и схватил за грудки, чуть рубаху не порвал:

— Почему выпустил учителя? Опозорить хочешь? Над ним же смеяться будут, запомнят на двести лет!

— Я удерживал. Он и слушать не хотел!

— Верно, верно…

Борцы уже засунули руки за пояса друг другу, ухватились пальцами за платки, как, наверно, и дракон зубами не хватается, вложив в это всю свою мощь и настроение, и пошли ходить, крутиться. Раз, другой вздрагивал Аскар и пытался оторвать Масуда от земли, хотел положить его в первую минуту на радость своим поклонникам и смех остальному люду, но не тут-то было! Масуд держался и даже улыбнулся в ответ на вторую попытку. Нет, он не позволял отделить себя от земли. Большая земля, она была сейчас опорой маленькому человеку, будто бы созданная для него одного.

— Ты смотри, он держится! — крикнул кто-то.

И сейчас же вокруг начали удивляться, прорвались еще десятки голосов.

Потом заметили, что Аскар вспотел. Капли пота повисли на бровях, стали перекатываться через них и попадать в глаза, а вытереть их — нечем, руки заняты. Раз, второй борцы закружились с быстротой мельничного жернова и так же тяжко дыша, но знатоки сообразили, что это было уже по воле не Аскара, а борца-учителя.

— Как его зовут? — спросил кто-то в тишине.

Ответа не последовало, но зато… зато именно в эту минуту произошло чудо. Борец-учитель поднял Аскара на свое левое бедро и тут же бросил на землю, не дав дотянуться до нее ногами, а дальше никто и понять не смог, не успел, как обе лопатки Аскара оказались придавленными к земле. Только увидели — на одном плече знаменитого богатыря руки учителя, а на другом — его правое колено. И все!

Тишь была полной и, казалось, бездонной.

Старик судья, почти прижавшись ухом к земле, затянул под спину Аскара и подал рукою знак: победа.

Вот теперь толпища взорвалась гулом, подобным горному обвалу, селевому потоку, когда камни с гор летят, гремя. Орали, хлопали. Новый чайханщик, прибежавший сюда вместе со своими подручными, превратился в главного информатора и втолковывал всем:

— Да он же не просто учитель. Он — ташкентский чемпион! Он умеет бороться. Вы не знаете, а я знаю!

Кадыр-ака и через час вспомнить не мог, как подхватил и протянул вперед подол рубахи, поскольку на нем не было халата — ведь в его счастливом халате Масуд победил Аскара. Хорошо, что рубаха была длинная. В ее подол, как в корыто, падали и падали и серебряная мелочь, и рубли, и бумажки покрупнее. Кадыр-ака боялся, что Масуд заругает его, но ведь это обычай дедов, это честные деньги. Не взять их за свою победу — людей обидишь хуже, чем бранным словом.

Масуд не ругал его. Они сидели у реки, на траве, как на ковре, который расстелила сама природа. Кадыр-ака считал деньги, а Масуд спрашивал:

— Ну как, напугались?

— Еще бы! Легко ли победить самого Аскара? — завхоз качал головой: победа казалась ему тем значительнее, чем больше была сумма.

— Будем считать, что просвещенцы толкнули нас на кураш, на этот заработок, — сказал Масуд. — Пусть быстрей поворачиваются, жизнь не ждет. Так… Это — вам и тете Умринисо первое месячное жалованье. А на это купим сейчас гиджак и флейту!

— Зачем?

— В школе будет музыкальный кружок.

Кадыр-ака поморгал глазами, поулыбался и отложил несколько рублей из стопки, предназначенной для него.

— Это мы с Умринисо даем. Для школы.

— Возьмите назад.

Кадыр-ака помотал головой:

— Пельмени едят для того, чтобы съесть мясо. Так говорят. — Все — для школы. Вы — для школы, я — для нее, Умринисо — тоже. И эта мелочь — тоже.

— Возьмите, — повторил Масуд, — и купите в какой-нибудь лавке или у приезжего торговца тетради, карандаши…

— И чернила!

— Ну что ж. Если увидите, то и чернила. Но тогда и ручку, хоть одну, а лучше две-три. Дети захотят попробовать.

— Три ручки, — загибал пальцы Кадыр-ака.

— С перьями. Лучше всего — рондо. Так называются. Они самые крепкие.

Кадыр-ака повторил все, гордясь поручением.

— Ну и пятница! — сказал он, вставая.

Да, пятница вышла необычная, подумал Масуд, и не только по форме. Даже для него, для неверующего, вышла праздничной эта пятница. На базар он не пошел, чтобы не обижать завхоза ненужным попечительством. А кроме того, наверняка будут поздравления незнакомых по случаю победы на кураше, не хотелось разжигать эти страсти. А кроме того…

Его давно тянуло в школьный двор, домой. Там, за дувалом, может быть… Нет, не надо об этом думать.

— Я иду отдыхать, — сказал он.

И Кадыр-ака, провожая его долгим взглядом, глядя ему вслед, тихим шепотом помолился: «О боже! Сохрани его от дурного глаза и всех напастей!»

Сначала Масуд шел в гору, потом побежал. Бежал и думал о себе: «В сущности, я мальчишка! Бегу, радуюсь… А увижу ли я ее? Ну, а если увижу? Что тогда?» И не было ответа. Но мальчишку это не пугало…