Бессмертие

Он сказал еще, что в Наркомате, просвещения и в других органах новой власти есть люди, думающие иначе, чем нынешние руководители. Например, они, эти люди, упорно и тонко ведут свою линию на отделение школы от политики. Детей надо учить грамоте. Народ надо образовывать. Но политика тут ни при чем. Она, политика, только мешает, потому что неграмотный не понимает политики. Политика — это философия! Сначала нужно обучить народ элементарным вещам, а потом… А потом и политика, может быть, изменится.

Эти мысли, эти люди, приславшие к нему Талибджана Обидия, пришлись по душе ишану. Особенно потому, что они считались с религией, а религия — это основа всей людской жизни, полной страданий и надежд, пусть иногда неосуществимых надежд, но все же утешающих, поддерживающих саму жизнь. Умные люди! Если бы новые держатели власти были такими, они не стали бы ниспровергать религию, обижать и обделять ее служителей. В частности, его, ишана. Он нашел бы и с ними общий язык. Тот, кто не считается с религией, не считается с душой народа. Да!

Тут наконец появился Кабул-караванщик — полный чайник и поднос с угощениями в руках. Может быть, показать ему бумажку из сельсовета? Да что он скажет, трусливая душа, что посоветует? Сам за себя дрожит… Вот кому надо показать — Талибджану Обидию. Он — крупный представитель новой власти и что-то придумает, сможет уладить дело. Должен суметь! Подумав об этом, ишан немного успокоился и начал подниматься.

— Куда же вы, ваше преосвященство?

— Чай сейчас не будем пить. Приходите вечером в мою халупу.

— Одну пиалушку…

Кабула заволновало, почему это ишан отказывается от угощения, куда спешит.

— Я зашел предупредить вас. Жду вечером.

— Конечно, приду, ваше преосвященство, приду!

— Постараюсь, чтобы и ташкентский представитель был у нас. Соберемся, поговорим. О том о сем.

Он гордо поднял голову и упрекнул себя в душе — чего это минуту назад он так растерялся, сник? Учитель, председатель сельсовета, все Советы действуют, не спят. Значит, нужно действовать и им. А не сдаваться, не киснуть!

— Мои ребята готовы написать на учителя любую бумагу.

— Принесите ее вечером с собой.

— Они выполнят любое ваше поручение! — заверял юлящим голосом мельник, помогая ишану подняться, а сам не разгибался, застыл, опустив плечи и пригнув голову.

— Воспитанные ребята.

— Спасибо, что не побрезговали, заглянули, ваше преосвященство.

— Да, чуть не забыл, мешок или два белой муки пришлите. Кажется, мои матушки просили.

— Хорошо, ваше преосвященство, — еще ниже согнулся Кабул, пряча усмешку: «Никак не может не попрошайничать!»

К себе ишан поднимался под нахальное треньканье школьного звонка и где-то посередине дороги заткнул пальцами уши, чтобы не слышать этого бессовестного звона. Двое встречных прохожих на мостовой повторили его жест, тоже заткнули пальцами уши. «А сами, наверно, с утра послали своих детей в школу», — подумал ишан. Да, Талибджан, возможно, и прав. Дураки, казалось, сидят в Советах, а не очень-то и дураки. Задумали бесплатно обучить весь народ грамоте. Кому не захочется? И все больше детей ходит в школу, где действительно учат грамоте, а не тратят времени на бога. Школа! Вот главный враг, с которым надо бороться. Убить и этого учителя, всех убить!

Опять ты разгорячился, ишан, опять кипишь, как пылающий самовар, только булькаешь. И опять прав Обидий, зря ты утром так спорил с ним. Не учителей убивать, а взять школу в свои руки — это вернее.

Вечером в доме ишана собрались гости. Тут и Кабул-караванщик, и Халил-щеголь, и Умматали — глава дервишей, нет до сих пор верного и богобоязненного тестя из Богустана, отца Назики, Мардонходжи, а главное — все еще нет и самого Обидия. Застрял в школе. Придется потерпеть. Если задуматься всерьез, он сейчас занят самым полезным трудом.

Но нетерпенье, ужасный враг всякого дела, все же бередило, и через некоторое время, когда уже сумерки плотно одели горы и Ходжикент, ишан послал Умматали на дорогу, встретить гостя. И тот привел Обидия. Все вместе помолились перед едой, и гостям подали наваристый суп.

У Талибджана было нервное лицо — устал за день, ишан заметил, как раздраженно он швырнул в нишу свой кожаный портфель, а теперь сидел молча на почетном месте рядом с хозяином, не начинал беседы. Ели в тишине… Ишан сам подлил ему:

— Кушайте, суп удался на славу. Устали вы. Весь день трудились на ниве просвещения… Бог воздаст!

За едой угрюмое лицо Обидия посветлело, а после чая он вытер платком со лба капельки пота и начал рассматривать гостей.

— Занятия в школе, в общем, идут неплохо, — сказал он. — Учителей не хватает, я тоже преподавал. Ваш председатель, Исак-аксакал, попросил. Учеников много…

Кто-то из гостей, кажется Умматали, заворчал на это, но Обидий перебил его:

— Нет, зря сердитесь! До революции, при старом режиме, народ наш был угнетен, а теперь у него просыпается жажда к знаниям. Даже взрослых все больше приходит на курсы ликбеза. Ликвидировать свою неграмотность — естественное желание каждого человека, я так понимаю.