Бессмертная рать

– Обязательно познакомишься и женишься. Разобьем немцев и будем жить как прежде, в мирное время, в нашей стране. После Москвы немец уже не так силен, а значит, дело к концу, я думаю, движется. Видишь, какая сила едет? Это только наш эшелон. А на станциях сколько таких эшелонов? Судя по всему, большая сила едет. Значит, готовятся нанести решающий удар, задавить фашистскую гадину. – Все это лейтенант произнес на одном дыхании, с каким-то детским и упрямым восторгом.

– Сила, говорите? – послышался голос из-за спины. Говорил сержант Лещенко. Он также подошел к открытой двери вагона и услышал часть разговора.

– А разве нет? – удивленно спросил лейтенант.

– Не спорю, сила большая едет. Видно, что перебрасывается большое количество народа и техники.

– Вот именно. А что тебя удивляет?

– Да так, ничего особенного, – уклончиво ответил Лещенко. Во взводе он был самым возрастным. Хоть лет ему было не более сорока, для всех он казался чуть ли не стариком. За глаза его некоторые называли «папашей». Он знал про это прозвище, но не обижался на него. Он был обстрелянным, опытным бойцом, в войсках с самого начала войны. Война застала его под Могилевым. Ему удалось увидеть первые дни и недели войны, когда во всеобщем хаосе и неразберихе войскам приходилось обороняться и даже наступать, нести огромные потери и отступать, отступать, отступать. Зимой сорок первого Лещенко был ранен, попал в госпиталь, лечился. После распределения попал во вновь формирующуюся дивизию и теперь ехал опять на фронт. Первые недели войны он запомнил очень хорошо, несмотря на некоторый шок – смятение от того, что считал советскую армию самой сильной в мире, а тут… Тут приходилось отступать, оставляя свою территорию с жителями, промышленностью, дорогами, мостами, сельским хозяйством. Самая сильная армия не могла в тот момент защитить свою Родину, оттого многие бойцы, да и он, впадали в некоторое уныние. Нет, конечно, большинство не опускало рук, продолжая драться, даже находясь в окружении. Прорываться с боями к своим. Но как же было больно, а главное, стыдно оставлять свою землю врагу, задыхаясь от бессилия что-то изменить, развернуть движение армии в другую сторону. Потому-то сержант и переспросил насчет силы, которая куда-то торопилась. Он был бывалым бойцом, поэтому не так радужно смотрел на все это, на войну в целом.

– И все же, что тебя смущает? – спросил лейтенант.

– Смущает? Одно смущает: раз такая сила куда-то едет, значит, там немцы тоже силу собирают, значит, будет большая драка. Я так думаю.

– Будет драка, сомнений нет. Но победа будет за нами, – упрямо сказал Сенцов.

– Вот именно, – согласился с ним лейтенант.

– А я и не спорю с этим.

– И все же ты как-то странно рассуждаешь, – уже немного грозно сказал Краснов.

– Я не рассуждаю, я просто предполагаю, что неспроста такое войско куда-то спешит. Просто так гонять такую массу народа и техники никто не будет. Мы-то с вами ничего не знаем, оно и понятно: нам знать этого незачем. А наверху знают, потому и летим мы куда-то, поспешаем.

– Трусите, товарищ сержант? – вспыхнул Сенцов.

– Рядовой Сенцов, отставить, – оборвал его Краснов.

– Вы, рядовой Сенцов, подбирайте выражения, – незлобно отозвался сержант. – Да и субординацию не стоит нарушать.

Сенцов опустил глаза, поняв, что сболтнул лишнего.

– Не робей, Сенцов. Дальше нас наш разговор не пойдет. Не такой я человек, – также добродушно продолжил Лещенко.

– Вам, товарищ сержант, тоже не мешало бы осторожнее озвучивать свои мысли, ну или хотя бы понятнее. А то развели домыслы: что, куда, а что там? Услышит кто из особистов, может попасть тебе, Лещенко, – уже миролюбиво сказал лейтенант.

– Потому и говорю при вас обоих, так как не опасаюсь. Скажу еще вот что. Раз силу такую собрали и гонят, что есть силы, то очень может быть, что немцы с такой же силой уже там, куда мы едем, или на подходе. Очень может статься, что прямо с колес в бой придется вступать. Потому и задумался. Готовлюсь, так сказать, настраиваю себя. А ты сразу «струсил». Не струсил, но и в пекло без головы лезть не хочу. Моя задача как солдата – нанести урон врагу, измотать его, чтобы зря жизнь свою не отдавать. Понял теперь, вояка?

Лещенко, улыбаясь, смотрел на сконфуженного Сенцова. Тот уже был готов провалиться сквозь землю от стыда, но куда денешься из едущего вагона?

– Ну, ладно, предлагаю всем помириться и забыть, – сказал Краснов, кладя им руки на плечи.

– А мы и не ссорились, товарищ лейтенант. Ссориться с врагом будем, сильно будем ссориться, в морду будем бить, чтобы знал, сволочь, с кем связался.