Бессмертник

Окно кабинета зав. редакцией межконфессиональной «Библейской комиссии» выходило на солнечную мартовскую Фонтанку. Посреди реки болтались неестественно чистая чайка и утоплая фетровая шляпа. На другом берегу высилась забранная в строительные леса стена Михайловского замка. Исполатев сидел на мраморном подоконнике и, запрокинув голову к лепной розетке люстры, рассеянно курил сухую до невесомости сигарету. Пётр обдумывал интервью, которое через час должен был дать корреспонденту «Примы» (голос – влажное меццо-сопрано, но по телефону представился Николаем). Он уже развил мысль, что-де современниками настоящее России всегда воспринималось в состоянии надломленном, кризисном, припомнил уместные слова Достоевского о «вечно создающейся России», с усталой улыбкой признался мнимому собеседнику, задающему именно те вопросы, которые Исполатеву хотелось слышать, что в светской литературе самые прекрасные и самые великие места, это те, где герои молчат, а черёмуха цветёт, и уже выговаривал сакраментальное – «святоотеческая традиция», как вдруг грёзы его прервал мягкий шелест телефона.

Звонил Алик Шайтанов. Он почему-то был уверен, что Исполатев умер и очень обрадовался, что это не так. Договорились завтра сходить в баню на Фурштатскую.

Через две минуты, в ещё тёплой телефонной трубке, возник по обыкновению категоричный Сяков. После шестисоткилометрового пробега голос Большой Медведицы Пера звучал как-то пыльно.

– Ты по мне соскучился? – зная нетерпимость Сякова к геям, травестийно, под корреспондента Николая, спросил Исполатев.

Оказалось, что очень. Оказалось, что они с Сяковым завтра летят в Ялту на совещание молодых писателей Москвы, и что в полдевятого утра Пётр должен быть на Новом Арбате. Исполатев признался, что не уверен, сможет ли соответствовать, ибо к половине девятого утра вряд ли сочинит что-то путное да и меняться на Москву нипочём не согласен. Сяков был серьёзен – в списках оставались свободные места, и он через секретаря правления Союза писателей уже вписал туда Исполатева.

– А сколько свободных мест осталось?

– Баб не возьму, – неумолимо сказал БМП.

Исполатев выдержал паузу.

– Скорнякин и Шайтанов тебе милее?

Сяков задумался – Пётр живо представил, как пятерня БМП шныряет по бугристой голове, словно нащупывает в дремучей шевелюре что-то важное. Что-то вроде трижды восемь.

– Только не опаздывать.

«Много пьёт, сволочь, а то бы до генерала дослужился», – тепло подумал о московском друге Исполатев.

Сяков предупредил, что с завтрашнего дня они – москвичи. Билеты, жильё и трёхразовое питание – оплачены. При себе иметь паспорта и деньги на водку. Можно захватить рукописи. Какие угодно.

Через миг в трубке недоумённо пищал зуммер отбоя.

Шайтанов легко отказался от бани в пользу совещания молодых писателей Москвы и пожелал даже, в качестве рукописи, прихватить в Ялту свою кандидатскую диссертацию. Скорнякина дома не оказалось. Зато в «Библейской комиссии» с четырьмя бутылками пива, рассованными по карманам куртки, появился Андрей Жвачин. Он зашёл поделиться новостями, кромешно перевернувшими его жизнь (шлёп! – слетела пробка с бутылки). Во-первых, он безнадёжно влюбился в одну забавную брюнетку. Во-вторых (шлёп! – слетела пробка с другой бутылки), он уличил Веру в грубой чувственной связи с Кузей, что, признаться, пришлось весьма кстати, так как вина за разрыв легла не на него. А в-третьих, пока брюнетка мается обострением хронического невского тонзиллита, а Вера собирает вещички, Жвачин хотел бы несколько дней пожить у Исполатева, если тот, конечно, не возражает.

Не дожидаясь финальных точек над «ё» в слове «самолёт», поставленном в творительном падеже, Жвачин согласился под видом Скорнякина и задарма посетить заграничный Крым.

Исполатев отправился к директору «Библейской комиссии» и честно рассказал о Ялте, пообещав в апреле вплотную заняться критическим анализом бахаизма. Директор с мрачной улыбкой приказом командировал Исполатева в Крым на конференцию «Католические богословы против альбигойской ереси».

Получив в кассе деньги, Пётр зашёл во вверенную ему редакцию. Старший редактор одиноко скрёб носом вёрстку сочинения о. Родиона «Люди и демоны, или Образы искушения современного человека падшими духами» – остальные сотрудники пили в чайной комнате растворимый кофе. На время отсутствия Исполатев назначил редактора своим заместителем, коротко объяснил состояние текущих дел и направился было вон, но у самых дверей поймал ускользнувшую мысль:

– Скоро зайдёт корреспондент «Примы». Объясни, что я срочно отбыл в афонский Пантелеймонов монастырь за материалами по имяславцам. Прими его сам.

– Что рассказать? – Заместитель поднял трепетное стило над страничкой перекидного календаря.