Бессмертники — цветы вечности

— Тоже разговор есть? — Маленькие глазки на круглом скуластом лице Мызгина стрельнули веселым бесшабашным огнем и тут же погасли. — Хорошо, командир, сделаю все, как велишь. Жди. — И пропал в темноте.

Гузаков поправил в костре поленья и, глядя в живой беспокойный огонь, надолго задумался. Первый натиск революции отбит, по всей стране реакция двинулась в наступление, вынуждая рабочих переходить к обороне. Хочется верить, что это ненадолго, что отступление это временное и самые главные бои еще впереди. И тогда опять потребуются стойкие и смелые люди, владеющие не только словом, но и оружием…

С тревогой и грустью думалось о товарищах, «рассыпавшихся» по его приказу по окрестным лесам и селам. Это они составили ядро первой в Симе боевой десятки. Это их в декабре пятого года включил он в состав своего небольшого отряда, посланного партийной организацией на помощь московским рабочим, бившимся с царскими войсками на баррикадах Красной Пресни.

В Москву они прибыли в полном составе, готовые драться и умереть за революцию, и не их вина, что драться не пришлось: Пресня пала до их прихода на баррикады. Они видели эти баррикады. Видели следы крови, пролитой на мостовых рабочими Москвы. Видели пушки, во имя царя и его «фараонов» стрелявшие в народ. Гнев, родившийся там, они принесли на свой Урал, чтобы драться здесь. И они дрались и не сложат оружия до тех пор, пока революция не победит.

Поездка в Москву организовывалась в глубокой тайне, и все же по возвращении домой Михаила арестовали и увезли в уфимскую тюрьму. Из вопросов, которые ему задавались, он понял, что о Москве жандармам, к счастью, ничего не известно. Взяли же его лишь за агитационные выступления перед рабочими Симского завода, где он служил в конторе. Серьезных улик не было, и его вскоре освободили.

Выйдя из тюрьмы, Гузаков навестил своих уфимских друзей. Те предложили поработать некоторое время в губернском городе, подобрали хорошее прикрытие — службу агентом по продаже швейных машин компании «Зингер».

Уфу тогда трясло неимоверно: полиция и казаки мстили уфимским рабочим за их вооруженное выступление в декабре, так что каждый свободный партиец был на вес золота. Здесь он еще ближе сошелся с братьями Кадомцевыми, а их план создания тайных хорошо вооруженных и мобильных боевых дружин партии принял с восторгом. Здесь, в Уфе, он и помогал создать такую дружину, первую на Урале.

Весной 1906 года уфимский уездный исправник доносил в жандармское управление, что недавний арестант Михаил Гузаков обратно в Сим не вернулся, а, служа агентом компании «Зингер», активно служит… революции. Специфика работы позволяет ему беспрепятственно ходить по домам, а под видом доставки швейных машин доставлять то, что нужно прежде всего уфимским подпольщикам.

О донесении этом Михаил, естественно, не знал, но слежку почувствовал очень скоро. Пришлось вернуться в Сим — на прежнюю работу и… в тот же церковный хор, в котором, обладая сильным красивым голосом, Миша Гузаков пел с детства. Вскоре здесь оказалась почти вся его боевая десятка: Алеша Чевардин, Вася Лаптев, Ваньша Мызгин, Дима Кузнецов и другие. Все они, шестнадцати-восемнадцатилетние ребята, не только хорошо стреляли, но и недурно пели. А под видом спевок так удобно было проводить свои, совсем не церковного характера, «спевки»!

19 мая 1906 года тот же исправник информировал губернское жандармское начальство, что «14 сего мая в день священного коронования Их Императорских Величеств Государя Императора Николая Александровича и Государыни Императрицы Александры Федоровны» в церкви Симского завода состоялась литургия и молебен с коленопреклонением. Церковный хор же демонстративно, всем составом на службу не явился, уйдя на реку ловить рыбу. В донесении назывались имена певчих — Михаила Гузакова и его товарищей.

Все в этом полицейском документе было верно, кроме одного: не рыбу ловили в этот день певчие симского церковного хора, а в лесу за поселком занимались военным делом. В течение месяца вел эти занятия член губернского штаба боевых организаций Михаил Кадомцев…

По всей поляне от спуска в поселок и до самого вершника горели костры. Вокруг них пела, танцевала, водила хороводы отдыхающая симская молодежь. На прощанье с летом пришли и безусые подростки, и уже семейные, для кого эти гулянья — лучшее воспоминание о юных днях, и даже старики: полюбоваться играми молодых, послушать их песни, погреть старые кости у высоких костров. Для них, затурканных заботами, измочаленных непосильным трудом, это, может быть, единственная и последняя радость в жизни.

Михаил сидел у догоравшего костра и с завистью прислушивался к долетавшим оттуда звукам гулянья. Ох, как хотелось ему сейчас туда, в этот многоголосый шум, в этот визг и хохот, к этим неутомимым гармоням, певцам и плясунам! Где-то там, наверное, танцует свою любимую кадриль Мария. Танцует и тайно ждет его. А он тут, рядом, но ему туда нельзя. Сегодня — нельзя.