Бессмертники — цветы вечности

Густомесов уверенно взял бомбу и, увлекшись показом, занес ее над головой, как бы готовясь бросить в противника. Подоксенова будто ветром от стола унесло.

— Володька, ты что — сдурел? Положь на место, тебе говорят!

Владимир поставил бомбу на стол, снял очки и принялся массировать глаза.

— Устал? — участливо спросил Литвинцев. — Ну, отдохни, братишка, на сегодня хватит. Вот сейчас попьем чаю, поболтаем и по домам. Завтра можешь сделать себе выходной. Я ведь вижу, как ты устал, в таком состоянии работать опасно.

За чаем зашел разговор о нехватке взрывчатых веществ и специалистов по изготовлению «ручной артиллерии». Литвинцев пообещал обсудить эти вопросы с товарищами.

— Плохо, что бомбы делаются в основном только в Уфе, — высказал свою давнюю мысль Владимир Густомесов. — Одна развозка их потом чего стоит. Да и опасно это. Хорошо бы организовать такие мастерские при каждой дружине, чтобы в любое время они были под рукой. В Златоусте, например, в Миньяре, Белорецке, Усть-Катаве…

— Это сколько же потребуется взрывчатки, если везде? — вскинул белесые брови Подоксенов.

— В принципе столько же. Причем использоваться она будет на месте, не нужно будет везти в Уфу.

— Это верно, — согласился Литвинцев, — но там нет специалистов, Володя.

— Можно подготовить. Собрать толковых ребят, обучить и вернуть на место для работы. Я слышал, что такие школы или уже имеются, или создаются. Вернутся Кадомцевы, нужно будет разузнать.

— Постараемся сделать это побыстрее, — пообещал Литвинцев. — Да и над конструкцией бомб не мешает подумать, чтобы увеличить их поражающую способность…

Густомесов понял его с полуслова.

— Наладить изготовление металлических корпусов? В таком случае лучше из чугуна. Чугун хрупкий и при взрыве дает массу мелких осколков. Нужно лишь заново рассчитать количество необходимой взрывчатки: это все-таки не картон.

Новая мысль захватила всех. Тут же на столе появились бумага, справочники, карандаши. Засиделись допоздна. Прощаясь, Литвинцев пообещал передать на днях опытный образец. Потом они его снарядят и где-нибудь за городом испытают…

В этот вечер они долго не могли уснуть: прикидывали, где, на каком руднике можно было бы без особого риска разжиться взрывчаткой, где организовать отливку чугунных корпусов для бомб, кого послать на учебу в бомбистскую школу.

— А ничего у нас инструктор, правда, Володь? — неожиданно спросил Подоксенов.

— Ничего, не такой трусишка, как ты. От одного вида бомбы не шарахается в дверь.

— Это верно, — посмеялся над собой Петр. — Здорово ты меня тогда напугал. Но я привыкну. Вот попрошусь в бомбистскую школу и тоже стану делать такие штучки. Как думаешь, пошлют?

— А с кем я останусь?

— Кого-нибудь другого дадут, посмелее.

— Не надо мне никого другого. Не отпущу. А к бомбам со временем привыкнешь. Мне и самому с ними бывает страшновато.

— Правда, Володь?

— Честное слово. Как подумаю, какую силищу в руках держу, так аж пот всего прошибает.

— А ты не думай об этом, Володь! Делай себе и не думай! А?

— Да, лучше об этом не думать. Лучше думать о чем-нибудь другом, нейтральном… Во всяком случае приятном…

— Ну, приятного сейчас не много, — протянул Петр.

— И все-таки бывает…

— Это хорошо…

Уже засыпая, Густомесов опять услышал возбужденный голос друга.

— А ты знаешь, Володь, что Шурка Калинин мне шепнул? Под большим секретом. Сказать?

— Если под секретом, то не говори, — поворачиваясь к стене, проворчал он.

— Но от тебя секретов у меня нет. Сказать?

— Лучше спи, а то на «службу» проспишь, великий часовщик!

— Ну, ладно, давай спать. Только Шурка говорит, что наш товарищ Петро — беглый матрос. С «Потемкина»!.. Этот Шурка всегда знает больше всех. Вот я и думаю: верить ему ли нет? Ты-то как — веришь?

Густомесов не ответил. Он уже спал.

Новую бомбу испытывали за городом. Доехали поездом до глухого полустанка, нашли в лесу небольшую полянку среди берез и переглянулись.

— В самый раз, товарищ Петро?

— В самый раз, — кивнул Литвинцев. — Тут и остановимся. Предлагаю для начала покурить. Как ты, Густомесов?

— Курите, я бросил.

— Молодец, а ты, Давлет, уже куришь?

— Виноват, не утерпел… А слышно далеко будет?

— Что… слышно?

— Ну, как рванет!

— Боюсь, что далеко…

Курили молча, сосредоточенно, не сводя глаз с белой заснеженной поляны. Потом Литвинцев достал из вещмешка бомбу, осторожно взвесил ее на вытянутой руке и оглянулся на товарищей.

— Всем отойти сажен на тридцать в лес. Бросать буду я.

Давлет беспрекословно подчинился приказу командира и первый, глубоко проваливаясь в снегу, побрел прочь от опасного места.

— Ну а ты, Владимир, чего ждешь?

— Мне нужно быть здесь, товарищ Петро. Я должен видеть это сам, понимаете?

— Как так? — не понял тот.

— Вы бросайте, а я понаблюдаю из укрытия. Мне это необходимо для будущих расчетов.

Лицо его было столь решительно и серьезно, а очки блестели так задорно, что Литвинцев не стал настаивать на своем.

— Хорошо, наблюдай. Вон видишь толстенную березу? Иди туда и ложись. Только головы мне не высовывать! Слишком дорога она для нас, эта голова твоя!

Густомесов отошел к березе, примерился и лег за дерево в мягкий снег.