Бессмертники — цветы вечности

Мертвым не страшно: они уже никому на земле не подсудны. Но как быть с ранеными? Раненых легко Михаил приказал перевязать и укрыть по домам. Товарищей с тяжелыми ранениями свезли в больницу. За них сердце болело в первую очередь: как отнесутся каратели к ним? Неужто и на беспомощных поднимется подлая рука насильников и убийц?

Михаил обошел всех, кто находился в больничных палатах, каждому сказал теплое ласковое слово, каждого, как мог, ободрил. У койки Алеши Чевардина задержался дольше всех. Раненый одним из первых, Чевардин потерял много крови и теперь лежал без сознания. Когда Михаил уже поворачивался, чтобы уйти, тот на минуту очнулся. Тонкие бескровные губы слегка дрогнули в улыбке, в глазах затеплилась пригасшая от боли синева.

— Как там, сотник, чья взяла?

— Завод и поселок наши. На улицах — ни одного «фараона».

— Совсем — ни одного?

— Совсем, Алеша. Считай, что революция в Симе победила.

— Хорошо! Всю жизнь об этом мечтал…

— Но скоро здесь будут казаки!

— Все одно — хорошо…

Чевардин был настолько слаб, что даже этот короткий разговор отнял все его силы. Помолчав, он глазами попросил Михаила наклониться и горячо прошептал:

— А теперь, Миша, уходи. В лес, в горы, в другие края — до лучших времен. Спасибо тебе за все. И прощай.

— А как же вы? — вспыхнул Михаил. — Как могу я бросить вас теперь? На муки, на растерзание палачам?

— Уходи, так будет лучше всем. А народ… он, Миша, все превозмогет… и возьмет еще свое… не горюй…

На крыльце больницы фельдшер в окружении толпы женщин осматривал раненого мальчика. Помогала ему рослая стройная девушка в белом халатике и такой же белой косынке. Увидев Гузакова, она кинулась к нему.

— Миша! Да пустите же меня к нему!.. Миша!..

Растолкав баб, девушка сбежала вниз и, бледная, с глазами, переполненными слезами и ужасом, заслонила ему дорогу.

— Что ты наделал, Миша? Посмотри, сколько смертей, сколько крови вокруг! Неужели одной могилы твоего отца было мало? Зачем понадобилось еще это? Зачем, зачем?

Это была Мария.

Михаил качнулся ей навстречу, не способный от радости сразу вникнуть в смысл ее слов, но она жестом остановила его.

— Посмотри, на руках моих кровь. А сколько ее там, на заводском дворе и на площади! К чему все это? Чего ты добился, кому и что доказал?

Когда он понял, наконец, в чем обвиняет его эта красивая растерянная девушка в белом, девушка, которая этой осенью должна была стать его женой, все в нем возмутилось и заклокотало.

— Что ты говоришь, Мария! Разве это я стрелял? Разве это мы стреляли? И вообще, где ты была, когда эти драконы-опричники расстреливали нас на заводском дворе?

— На похоронах твоего отца я была, Михаил. Там, где не было тебя…

— Так и в этом, по-твоему, виноват я? Не они, а я? Я?

Это было так несправедливо и жестоко, что спазмы сдавили горло и туман застлал глаза. Чтобы этого не заметили, Михаил грубо спихнул ее с дороги и быстро зашагал прочь, к поджидающим его боевикам.

Те в это время оживленно обсуждали волновавший всех вопрос: что делать дальше? Радость победы была огромна, жажда сразиться с карателями — еще больше, но беда — мало оружия. Десяток револьверов, столько же охотничьих ружей — разве же это сила против царева войска? Не сила, конечно, это понимали все, но не сдавать же поселка просто так, за здорово живешь? Не об этом мечтали, не к этому готовили себя эти ребята.

Не вступая в разговор, Михаил направился в заводскую контору. Здесь были люди повзрослее его боевиков, мужики опытные, рассудительные, умеющие трезво, без излишнего задора оценить обстановку. И оценили они ее правильно.

— Расходиться пора, Михаил. Нам по домам, тебе — куда понадежнее. Дорого нам эти часы свободы достались, но теперь-то мы хоть знаем, что это такое. Знаем и не забудем никогда!

На его уходе настаивали все.

— Не бежать уговариваем, а сберечь себя для будущего. Или, думаешь, на этом все уже и решилось?

Михаил не перечил, знал: правильно рассудили земляки. Приказав своим боевикам сегодня же снова «рассыпаться», он сел на приготовленного для него коня и поскакал вон из поселка. На кладбище он нашел свежую могилу отца, молча постоял у изголовья, потом низко поклонился, взял коня под уздцы и тяжелым медленным шагом вошел в лес.

Глава четвертая

Эту первую ночь в Уфе Иван запомнит надолго. От товарища Вари его увела высокая неразговорчивая девушка с усталым строгим лицом и выбивающимися из-под платка рыжими волосами. Поводив с полчаса по улицам, она сдала его какому-то семинаристу — картавящему и заикающемуся, а потому тоже весьма молчаливому. Семинарист оказался большим любителем везде и всюду срезать углы. Он долго таскал его по каким-то проходным дворам и переулкам, пока не вывел снова к дому товарища Вари.

— Я уже был здесь, — устало предупредил Иван.

— Вы были у Варвары Дмитриевны? — неожиданно пространно удивился тот и повел его дальше.

Они опять долго плутали дворами, обычно, наверное, очень грязными, но сегодня с вечера все крепко прихватило морозом, и это замечалось меньше.