Бессмертное сердце

Эрайна легко рассмеялась, отвечая на вопрос, который армеди не услышала, и принялась расспрашивать Тарелиала, как завязалась их дружба с третьим принцем. Регери лишь изогнул тонкую бровь и поведал историю об одном из путешествий Лиджея. Дескать, на Тарелиала напали подозрительного вида люди (а он всего лишь скромный ученый) и собирались ограбить, но неожиданно возник принц и храбро разделил бой с негодяями на двоих. На этот рассказ Лиджей лишь согласно кивал, явно решив ничему не удивляться, Эрайна и остальные члены королевской семьи с увлечением слушали, а лекарка едва не поперхнулась и мечтала стукнуть своего «учителя» по голове.

— Вас он тоже спас, прекрасная леди? — обратился Амрей, едва Тарелиал закончил.

— Можно и так сказать, — натянув вежливую улыбку, сказала девушка. Король радостно кивнул, оставшись довольным. Кажется, он искренне был рад за сына.

Лекарке Амрей не показался мягкотелым или легко внушаемым человеком, как шептались разные обитатели королевского замка. Даже в Лиджее она ощущала негативное отношение к отцу — это сквозило в его речи, взгляде, поведении. Конечно, причины этого не были не известны, но все же несколько удивляли. Для нее король выглядел бесконечно усталым, куда-то спешащим, что-то ищущим, печальным и душевно опустошенным. Естественно, внешне он оставался мужчиной, монархом, строгим отцом. Но в его глазах не мелькала искорка счастья, что сопутствует людей, окрыленных теплом, добротой, любовью.

Всего ужин длился два часа. Хозяева успели несколько раскрепоститься, насколько такое могли позволить люди такого положения, гости вдоволь наесться. С приглашениями на завтрак и пожеланиями приятного сна Медею и Тарелиала отпустили почивать.

Покои наполнял зябкий, холодный воздух, гулял ветер, шевелил тяжелые шторы, будто пушинку, в пугающей, мертвой тишине разносился шепот. Шепот незнакомый, на каком-то странном, резком языке, заставляющим внутренне содрогаться от страха и мечтать закрыть уши, так они терзались ноющей болью. На полу что-то сгущалось — не то тени, не то черные кляксы, не то воплощенные кошмары. Медея металась по кровати, стиснув зубы, под закрытыми веками глаза яростно бегали, грудь вздымалась от учащенного дыхания. Плотное одеяло приятного персикового оттенка скомкалось и валялось в ногах, краем свисая на пол. Белая длинная сорочка вся пропиталась потом и неприятно облепила все тело, медно-рыжие волосы спутались, челка на лбу превратилась в сосульку.

Что именно снилось — не запоминалось. Образы пролетали быстро, не задерживаясь ни на секунду, оставляя лишь чувства иррационального страха и бесконечного ужаса. Шепот постепенно усиливался, но не в громкости, а в градации силы. Сначала шепоток напоминал легкий ветерок или шелест листвы, затем нарастая, он гудел приказным тоном зимней вьюги, и от этого изменения лекарка терзалась сильнее. Слившись в какофонию тьмы и шептаний, нечто обрушилось в сознание армеди, и она, выгнувшись от резкой боли всем телом, проснулась. Несколько минут девушка не могла отдышаться, лишь сидела, вытянув ноги, вращала глазами из стороны в сторону, пытаясь прийти в себя и унять дрожь. С пола потянуло, приятно холодя разгоряченное тело. Лекарка провела рукой по лицу, опустила ноги в теплые тапки, надела халат и пошла к выходу.

Двустворчатая дверь закрылась за ней легонько скрипнув, но посапывающий у стены стражник не шевельнулся. Длинный коридор окутывал полумрак — половина золотых канделябров не горела, а остальные еле чадили. Трехцветный сине-бело-бирюзовый мозаичный пол покрывал мягкий ковер, скрадывающий шаги. В воздухе туманом разлился беспечный покой. Ее бесцеремонно тронули за руку, здороваясь нейтрально-вежливым тоном, — королевский замок, название которого со старого наречия переводится как «Дракон Мудрости», заговорил с армеди. Его голос напоминал речь казначея или лектора, он выстреливал словами, словно сухим горохом. Это он посылал лекарке сны, чтобы та обратила на него свое внимание. Древние стены, пережившие не одно поколение жильцов, что-то сильно тревожило, отзываясь печально мелодией скрипки. «Дракон» будто надрывно плакал, заставляя обитателей прислушаться, но они оставались глухи к его мольбам.

Звук повел армеди направо к лестнице по безлюдным коридорам, вернее, у дверей вельмож попадалась стража, но каждый мирно спал, забросив посты. Это наводило на определенные мысли. Короткая лестница вывела девушку галерею, завешенную портретами предков королевской семьи. Портреты во весь рост, в тяжелых, золоченых рамах из дорогого соснового дерева; мужчины в однотонных камзолах из дорогой ткани, женщины в вычурных, богато украшенных платьях, многие темноволосые, черты лица резкие, окрашены в аристократическую бледность, взгляд цепкий, казалось, смотрящий насквозь.