Бессмертный

— Да, генерал, сэр, прошу вас, — ответил ему молодой, почти мальчишеский голос.

Генерал Шеймус Морган переплел на столе пальцы, а потом откашлялся:

— Хм, итак. Миранда, — я вздрогнула оттого, как он произнес мое имя, холодно, как же холодно. — Когда до нас дошла информация, что лондорский корабль, на котором ты несла службу, объявлен дезертиром, мы подумали, что этому должно найтись логичное объяснение. Что, скорее всего, тебя держат на нем против твоей воли. А, возможно, ты и вовсе погибла, — я поджала губы, что ж, я знала, что родителям будет нелегко услышать об этом. — Но когда мы несколько дней назад узнали реальное положение вещей, нашему возмущению не было предела. Наша дочь уличена в любовной связи с каким-то лондорским капитаном, — я сжала зубы до скрипа, — а потом настолько обезумила из-за его смерти, что уничтожила целый город. Наша дочь! Это страшнейший позор, никогда не думал, что буду краснеть за своих детей. Николас погиб как герой, за свою Родину, а ты… Ты опозорила весь наш род, нашу семью, нашу планету. Мне стыдно, что у меня такая дочь.

Отец замолчал и перевел взгляд на маму, и тоже впилась глазами в ее изображение.

Ну же, мама, скажи, что ты так не думаешь, скажи, что-нибудь!

Она сказала. И мне захотелось провалиться сквозь пол.

— Никогда не думала, что воспитываю дочь, чтобы сгореть из-за нее от стыда, — голос равнодушный, спокойный. — Мне больше нечего тебе сказать, Миранда. Забудь о том, что я твоя мать. С этого дня для меня у меня был один ребенок, сын, который героически погиб.

Я почувствовала, как у меня задрожала нижняя губа, как если бы я собиралась заплакать, но слез по-прежнему не было. Даже боли не было. Только пустота.

Снова заговорил отец:

— Мы сообщили правительству Лондора, что отказываемся от родства с тобой, и не приедем на судебный процесс. Земля также отправила официальное письмо, в котором передает твою дальнейшую жизнь и судьбу на усмотрение лондорского суда и правительства. У нас больше нет дочери, а у тебя больше нет Родины, — после чего изображение погасло, стена снова стала зеркальной, и я могла видеть лишь свое отражение.

Неужели женщина напротив это я? В зеленой тюремной одежде, затравленным взглядом и черными кругами под глазами? Это? Та, за внимание которой дрались мужчины и к которой ревновали и завидовали женщины? Это я?

Да, теперь я такая.

Я отвернулась, не в силах больше смотреть на себя.

Еще в «Архивах» Альфа Крита я поняла, что потеряла свою Родину навсегда, но я никогда не думала, что можно потерять родителей. Семья казалась мне чем-то незыблемым, вечным, нерушимым.

Эшли, знакомый со мной всего полгода, был готов рискнуть карьерой и репутацией ради меня, а мои родные папа и мама…

До этого момента я думала, что заслужила все, что со мной случилось. Кажется, теперь я получила сполна.

Дверь отворилась, и на пороге появился пожилой мужчина в белом врачебном халате.

— Добрый день, лейтенант, вы готовы к беседе? — спросил он.

Он издевается? Показал мне такое видео, а теперь хочет мило беседовать?!

Мне казалось, в этот момент я была не готова ни к чему.

Со смертью Александра я потеряла часть себя, свои надежды на будущее и само будущее, но только что я потеряла действительно все, что связывало меня с этим миром.

— Беседуйте, — равнодушно разрешила я.

— Меня зовут доктор Шрайт, — представился психиатр (а это не мог быть никто иной) и сел с противоположной стороны стола. — Могу я обращаться к вам «Миранда»?

— Нет.

Мохнатые седые брови доктора поползли куда-то на лоб. Такого ответа он не ожидал.

— Хм. Что ж… Тогда как мне к вам обращаться? Лейтенант?

— Морган, просто Морган.

— Хм, — повторно хмыкнул Шрайт и что-то записал в планшете, который принес с собой. — Хорошо, Морган, расскажите мне, что вы почувствовали, когда просмотрели данное сообщение? — легкий кивок в сторону зеркальной стены.

— Ничего, — я смотрела не него в упор.

Доктор моргнул.

— Совсем ничего? — его тон приобрел те оттенки, которые обычно появляются в разговоре с умственно отсталыми или совсем маленькими детьми.

— Я же сказала, ничего, — повторила я.

— Ладно, — Шрайт еще что-то записал. — И вам не было больно?

Больно? Определенно, нет. Кажется, со смертью Александра я уже испытала всю боль, на которую была способна.

Я покачала головой.

— Нет.

— Вам не захотелось плакать?

— Я не умею плакать.

По взгляду врача я поняла, что он решил, что я то ли шучу, то ли издеваюсь, но посвящать его в свои детские проблемы со слезами я не собиралась.

— Хорошо, — продолжил доктор Шрайт. — О чем вы думали, когда уничтожили город Эйдон?

Я по-прежнему смотрела ему прямо в глаза, не моргая.

— Ни о чем. Я была не способна думать.

— Из-за медикаментов, действию которых вы подверглись?

— Должно быть.

— Или из-за чувства потери? — допытывался Шрайт.

Да что ты знаешь о моих потерях?

— Возможно.

— Мы опросили экипаж «Прометея», а также провели осмотр личной каюты капитана Тайлера. Там найдена ваша ДНК, ваши отпечатки пальцев… Продолжать?

Я мотнула головой:

— Не стоит.

Я почувствовала прилив злости. Они обыскивали его каюту, перебирали личные вещи…