Бессмертный

Однажды в июле они проезжали мимо зарослей подлеска – путаница ежевики, сломанные ветки лиственницы, папоротники, как старые весла. Они выбрались из машины, чтобы расчистить путь, потому что клубок укатился в самую гущу валежника. Марья до пота под фуражкой тянула ветки и рвала траву, обнаруживая тут и там высушенные и выбеленные солнцем черепа маленьких существ – полевок, ежиков, может, зайцев. Попадались куски оленьих и еще чьих-то рогов. Что-то в этом беспокоило Марью настолько, что словно шерсть на загривке шевелилась. Она глубоко нахмурилась и заперлась в машине, держа побелевшие руки на руле. Ушанка забралась следом, вытирая ладони о юбку и улыбаясь своей обычной загадочной улыбочкой.

После бурелома перед ними выросла деревня. Не шибко какая, но ведь и сами они были не особо какие. Это не Михайловка, не Широкое и не Бабурка, или как там называлось это проклятое место. Посреди нее между двумя рядами домов бежала широкая дорога. Марья увидела трактир – в деревне обязательно должен быть трактир. Вот лавка мясника, а вот портниха. Дорога вела к приметному большому дому вдали, выкрашенному в черный цвет, наполовину разрушенному временем и погодой. Старая военная фабрика, вероятно. Или какое-то поместье – с тех времен, когда еще держали поместья.

Красная пряжа размоталась до конца. У ног Марьи лежал обтрепанный кончик в запекшейся грязи. Он указывал на разрушенное черное здание. Сердце Марьи встрепенулось, как старый волк, пробуя носом воздух, ища знакомый запах.

– Выпить не хочешь, товарищ Ушанка? Меня жажда мучит, – сказала она наконец. Странно, но она чувствовала себя здесь как дома. Деревня щекотала ее, как щекочет воспаление в горле. Она хотела попить воды и отдохнуть и отложить очередной трибунал, об устройстве которого Ушанка опять будет хлопотать. Ее коллега кивнула со своим обычным строгим выражением.

* * *

Трактир стоял пустой, столы и стулья собирали пыльную дань. Три бутылки неопознанной водки на стойке с напитками отражали солнечный свет, а старый, уже выцветший и заляпанный плакат предупреждал – Выбирайте в Советы рабочих! Не выбирайте колдунов и богатеев! Маша прикоснулась к нему, и свет на ее руке напомнил о чем-то, хотя она не могла сказать, о чем. Все, что было в ее прошлой жизни, ускользало от нее, как рыба, которая проплывает мимо – быстро-быстро!

– Чем помочь вам, товарищ? – дружелюбно буркнул трактирщик.

Он был на удивление толстым и низкорослым, едва был виден из-за стойки, за которой стоял. Выглядел он так, будто годами не расчесывался, волосы темными колтунами спускались ему на уши, лицо украшала большая борода, покрывая обе щеки, будто мох на камне.

– Землеед! – закричала Марья. Память ее бухнулась в холодную воду, завидев проплывающую рыбу. Она прижала руку к сердцу, пытаясь удержать его в груди. Получилось, все получилось, о Ольга, спасибо тебе за пряжу, я никогда не смогу тебе отплатить за это.

– Земеля, это я – это Марья, а ты совсем не мертвый и я тоже! Нет серебра ни на твоей груди, ни на моей. Давай поцелуемся!

– Я думаю, что вы обознались, – засмеялся маленький человек. – Меня и правда так зовут, будьте уверены, но я вас никогда за всю жизнь не видал, да и подругу вашу тоже.

Нет, нет. Только не это волшебство с его заклятиями.

– Но, Земеля, мы же всю жизнь знали друг друга.

– Сомневаюсь, но могу предложить вам доброй водки и оставить вас один на один раззнакомиться с ней. Я не обижаюсь – лицо у меня такое, всем нравится. Только не хочу, чтобы жена моя услыхала, как вы напрашиваетесь на поцелуи.

– Жена?

– Моя ненаглядная верзила Наганя, как же я ее люблю! Как ружье любит пули – вот как. Без очков-то почти слепая и браниться горазда, а все ж моя, а я ейный. Только она и помнит, как давно мы женаты.

Он щедро плеснул в стаканы каждому гостю.

– Пятнадцать лет, Зема, и каждый из них написан на твоем брюхе.

Голос поплыл по комнате, будто звуки флейты. Марья и Ушанка повернулись за ним, как за солнцем. Стройная светловолосая женщина с глубокими элегантными морщинами на лице бросила на стойку перчатки. Глаза ее были подкрашены, чтобы соответствовать цвету вина, которое она сама себе налила. Очевидно, она была той самой портнихой, чья витрина сверкала за окном. Подол ее изящного, идеально скроенного белого платья волочился вслед за ней по полу, а на поясе висел веер из довольно изношенных, но все еще прелестных лебединых перьев.

– Вижу, ты сегодня вернулся домой вовремя. Нагаша никогда не отличалась терпением, как я ее ни учила.

– Лебедь! – ахнула Маша, и будто она все еще была девочкой, будто она никогда не голодала до полного усыхания желудка – слезы выступили и хлынули по лицу. – Лебедева! Я так по тебе скучала! Но я пришла, ты видишь, все в порядке!

Портниха прикусила зубами мундштук из слоновой кости:

– Что-то знакомое, командир. Мы раньше встречались?