Бессмертный

– Вы только не обижайтесь! Пожалуйста, возьмите мяса и хорошего вам солнечного денька! Хотя, если вы хотите что-то еще, кроме вырезки, вам придется дождаться моего мужа. Времена сейчас тугие.

– Тугие, как пальто, тугие, как перчатка, тугие, как башмак, – прошептала штаб-сержант с закрытым непроницаемым лицом. Марья Моревна прокашлялась. Они так ничего и не выяснили.

– Мне кажется, мой товарищ задыхается в вашей лавке, душно здесь, – сказала она, дивясь, что происходит с ее сержантом. – Скажите, где найти вашего мужа, и мы уйдем.

– Я уверена, что он сейчас у Тетушки. – Она улыбнулась. – Это его сестра. Мы все зовем ее Тетушка. У нее столовая дальше по улице. Такие удивительные супы варит, честное слово! Чистое золото в ложке. Вы обязательно должны попробовать ее уху. Будьте уверены, такой вы не пробовали.

Марья поблагодарила ее. Это Буян, подумала она. Я знаю, что это он, я чувствую. Клубок здесь остановился. Что случилось? Я – человек, моя память стареет и нуждается в поводыре. Но они-то? Они должны меня узнавать. Почему они говорят, что не знают меня?

– Скажи мне, – спросила Марья, держась за ручку двери, а ладонью поймав дверной колокольчик на лету. – Как зовут твоего мужа?

– Кощей Бессмертный, – сказала она с гордостью наседки. – Он будет очень рад с вами повидаться, я уверена.

Глава 30. Страна Смерти

Они шагали вниз по длинной узкой дороге, которая должна была быть Скороходной улицей – какой же еще, если не Скороходной, – и все же Марья была уверена, что, если бы они могли спросить улицу, если бы они могли исхлестать и изругать ее, да так, чтобы она присела и открыла свой пыльный каменистый рот, она призналась бы, что нет у нее памяти о том, как ее когда-то звали. Вечные сумерки летней ночи северной страны плескали на дорогу золотым и розовым.

– Сержант, что с тобой такое? – спросила Мария. Она хотела, чтобы эта несчастная женщина исчезла. Все исчезли, почему же она теперь привязана к этой единственной душе, которая отказывается сделать ей любезность? Ушанка пинала грязь на дороге:

– Я предполагала, что ты какой-то замечательный воин. Я думала, что ты со всем разберешься. Мне тошно мыкаться между этими дерьмовыми домами, когда ты присосалась к этому городу как безумная корова. Мне сказали, что ты великолепная. Я требую, чтобы ты была великолепна!

Марья потерла виски – то место, которое было отдано Ушанке, то место, которое болело всякий раз, когда та говорила:

– Я понятия не имею, о чем ты.

Ушанка остановилась посреди дороги. Солнце сверкало на ее медных пуговицах, на ее бронзовых медалях. Она сняла фуражку и зацепилась длинным пальцем за уголок рта. Штаб-сержант хорошенько дернула, и Марья сморгнула от неожиданно резкого треска рвущейся кожи. Но Ушанка смеялась, смеялась все время, пока разрывала свое лицо, показывая все зубы, внезапно белые и оголенные. Кровь не текла и не капала. Вместо этого расходились нитки, лопались стежки: шов на ее лице расползся и набивка щек повисла клочьями.

– Ни одна душа на свете не помнит как родилась, – ухмыльнулась Ушанка. – Но я помню, как пришла в Ленинград за тобой. Сколько ушло времени на то, чтобы преодолеть горы, но я сделала это. Чтобы следить за тобой. Чтобы допрашивать тебя. Я помню, как потеряла тебя, когда ты отправилась в это проклятое яйцо, а нашла тебя полумертвой на баррикадах, – не так тебе повезло, как мне, конечно, вся твоя кровь вытекла, как начинка. Я помню тебя в снайперских войсках, как они ни в жизнь не могли догадаться, что ты кто-то еще, а не бедная голодная ленинградка, как и все они, бедные голодные ленинградцы. Я напросилась в твое подразделение, я так хорошо служила, очень хорошо для кучи тряпок, сшитой чертовыми Еленами! Я делала что мне велели. Я следила за тобой и привела тебя обратно сюда. Мне потребовалось больше времени, чем я думала, чтобы довести тебя до того отчаяния, когда ты используешь клубок. Эта сучка мясника – или одна из ее сестер, какая разница, – сделала меня. Сделала меня для тебя.

Мария знала, но и не знала. Она знала, что с Ушанкой что-то не так, что она сломлена, – но кто из людей оставался целым?

– Почему ты мне не сказала в тот день, в гостиной? Мы могли стать друзьями. Мы могли бы быть утешением друг для друга.

Ушанка пожала плечами:

– Мне не велено было тебя утешать.

Она снова зашагала к столовой.