Бессмертный город. Политическое воспитание

За исключением того вечера, когда он побывал в галерее живописи в нежилой части дворца, Жюльен никогда не был во дворце Грегорио. Он знал, что Валерио жил с женой в квартире на последнем этаже, чьи окна выходили на величественную площадь с атлантами и неизбежной проституткой.

Виолетта приняла его в гостиной, обставленной белыми диванами, шкафами с книгами по искусству.

В вазах стояли цветы; ничто в этой обстановке, словно бы с рекламного проспекта магазина современной мебели, не соотносилось ни с мрачным дворцом, где развернулась драма, ни с самой драмой. На Виолетте было светлое платье. Волосы распущены. Черты напряжены, лицо бледно, но она силилась улыбаться. Она встала навстречу Жюльену, протянула ему руку, предложила виски или джин с тоником; они с тем же успехом могли встретиться где угодно, в какой угодно современной квартире как в Милане, так и в Париже или Мюнхене.

Стоило Жюльену поделиться с Виолеттой подозрениями, высказанными Мод, лицо молодой женщины напряглось еще сильнее. Она вздохнула и налила себе.

— Мод не хочет смотреть правде в глаза, — наконец промолвила она.

Рука ее дрожала, когда она поднесла бокал к губам.

— Валерио покончил с собой, никто тут не виноват, могу вас заверить.

Голос у нее был хриплый, говорила она убежденным тоном человека, знающего больше, чем говорит. Жюльен настаивал. Он хотел разобраться. В версии, которая мало-помалу сложилась у него, концы сходились с концами, и все заявления Валерио, сделанные им перед смертью, хорошо укладывались в нее. Виолетта вновь тряхнула головой: «Вот именно...» Но большего сказать не захотела. Жюльен догадывался, что подобрался к самой истине, и, какой бы она ни оказалась, он должен был ее знать. Он забросал хозяйку вопросами.

Наконец Виолетта заговорила. Обиняками. Намеками. Ничего определенного. Но и этого было достаточно: Жюльен понял. Действительно, Валерио покончил с собой. Но причиной этого были не только отчаяние, которое он несколько дней подряд, не сдерживаясь, изливал на окружающих, и в еще меньшей степени любовь к сестре, хотя любовь эта и лежала в основе всего. В одном консул не ошибся: история с монстром, участившиеся с конца зимы преступления были в центре драмы, случившейся в этой идеально чистой и светлой квартире. Валерио и сам говорил: убийцей может быть кто угодно, один из них, к примеру. Голос жены Валерио становился каким-то неестественным, как и голос ее мужа, когда он накануне смерти твердил о своей тоске. Вскоре она стала запинаться, лицо ее оросилось слезами. Она умолкла. Но Жюльен уже понял. Или, точнее, догадался, что угнетало Виолетту. Валерио убил себя потому, что тайна, которую он носил в себе в течение пятнадцати лет, была непомерно тяжела для него. Жюльен хотел быть уверен, что правильно истолковывает слова молодой женщины. Он вздохнул, прежде чем задать следующий вопрос: I

— Вы хотите сказать, что Валерио покончил с собой потому, что это он...

— Молчите!

Она криком заставила его замолчать. Некоторые слова нельзя было произносить. Жюльен еще немного посидел в квартире, так мало походившей на его друга, но голова шла у него кругом. Ему нужно было выйти, вновь обрести н-ские улицы, строгие фасады — свое царство — и даже толпу туристов, ставших ему теперь такими родными.

Он шел куда глаза глядят, проходя насквозь разноцветную толпу, не обращавшую на него никакого внимания. Он понимал, что, сам того не подозревая, всегда, вероятно, боялся этого конца, в который все же еще до конца не верилось. Так он оказался на площади Санта Мария делла Паче, перед гармоничным фасадом из белого мрамора с инкрустацией. Вошел внутрь: здесь он ощущал себя дома. Его встретили знакомые полотна. Решетка часовни Грегорио снова была на запоре, но большие фрески хора освещены: сюжетом им служили сцены из жизни Иоанна Крестителя. Голова святого на золотом подносе, преподнесенном Саломее, плакала кровавыми слезами, Жюльен все никак не мог поверить в то, что узнал от Виолетты. На следующей фреске Саломея танцевала возле уставленного яствами стола Ирода. На ее губах играла ироничная, отстраненная улыбка. Жюльен подошел поближе, но прожекторы вдруг погасли, и он не пытался включить их.

Он направился к самому большому алтарю, фреска которого надолго приковала внимание главы правительства. Христос Страшного суда показался ему на этот раз более величественным и устрашающим; чем обычно, этаким судьей, бесповоротно приговаривающим к жизни или смерти тех, на кого он указывал. Им был отмечен Валерио. Жюльен опустил голову и вернулся домой.

В один прекрасный день наступило лето. На город обрушился зной. В длинной юбке и широкой блузке бродила по дому неприкаянная Анджелика. Порой у Жюльена возникало ощущение, что девушка превращается в некоего затравленного зверька, из которого ему больше не удается вытянуть ничего, кроме пары слов да изредка улыбки. Она чего-то боялась.