Бессмертный грех

Из новых, «некурьерских», обитателей нашей газеты я успела запомнить лишь двоих — Эдуарда Неволяева, фельетониста, и Андрея Колоса — заместителя генерального директора. Колоса я запомнила только потому, что он активнейшим образом занимался обустройством редакции — по несколько раз в день он заставлял нас подписывать какие-то бумажки, потом с этими бумажками отправлял всех на склад получать канцпринадлежности, стулья, столы, компьютеры…

Странно, но на стандартного хозяйственника Колос похож не был. Гораздо больше он напоминал преуспевающего доцента — высокий, импозантный, бородка клинышком, очки в тонкой золотой оправе, которые он во время разговора то и дело подправлял средним пальцем правой руки. Еще Колос любил вести нравоучительные беседы с подчиненными и давать поразительной точности и полезности советы типа: «Вы там пишите как-то получше, что ли» или: «Талантливее надо быть, ребятушки».

А Неволяева я запомнила за экзотику. Более отталкивающего и в то же время забавного типа мне еще видеть не приходилось. Разговаривал Неволяев преимущественно матом, всех называл «проклятущие» (вот у кого не было проблем с запоминанием имен), по редакции ходил в тюбетейке и в резиновых шлепанцах на босу ногу и, похоже, никогда не мылся. Утром он заглядывал в секретариат, где толпилась большая часть сотрудников, и приветствовал коллег так: «Ну что, гады, прищурились?» Интересно, что словечко «гад» Неволяев употреблял не для того, чтобы обидеть, а как приставку к имени. Он сам объяснял это хорошим знанием японского языка и японской культуры. В Японии к именам добавляют «сан», а Неволяев, по аналогии, добавлял «гад». Получалось очень мило и совсем по-японски: Саша-гад, Леша-гад, Иван Иваныч — гад. Дальнейших его речей цитировать не буду, страшно за общественную мораль.

Сегодня с утра народу в редакции было немного, сказывалось вчерашнее вечерне-ночное обсуждение первого пилотного номера, которое закончилось в три часа ночи. Я бы тоже не поперлась сюда в такую рань, но утром я провожала маму в санаторий, а возвращаться домой с Казанского вокзала, который в пятнадцати минутах езды от нашей редакции, смысла не было никакого. В коридоре я сразу наткнулась на задумчивого Колоса, который мне душевно обрадовался, произнеся при этом странную фразу:

— Отлично, вот и ты, я уже заждался.

«Разве мы договаривались о встрече?» — чуть не ляпнула я, но вовремя спохватилась — заместителям генерального директора, ведающим выдачей материальных ценностей, такого не говорят. К встречам с ними все сотрудники должны быть всегда готовы. И все же странно… Да, вчера мы перетрудились и после совещания поехали к Лизе отметить шестой день новой работы, но я себя неплохо контролировала. Или Колос меня с кем-то путает? Кстати, возможный вариант, он тоже вряд ли успел всех запомнить.

— Пойдем, — Колос взял меня за руку, — есть важный разговор.

В кабинете заместителя генерального царил естественный беспорядок — после переезда он еще не успел разобрать бумаги, привезенные с прежнего места работы. Везде стопками лежали папки, книги, а вдоль стен почему-то были расставлены картины, из чего я немедленно сделала вывод, что Колос — интеллигентный человек.

Заметив, что я удивленно таращусь на объемную стопку картин в углу, Колос пояснил:

— Повесим в каждом отделе. Говорят, искусство облагораживает.

Я пожала плечами, будучи просто не в силах комментировать такую глупость: облагораживает кого? Журналистов? Разве можно быть таким наивным?

— Тогда в кабинете Неволяева повесьте, пожалуйста, штучек пять, — попросила я.

Колос засмеялся и подтолкнул меня к креслу. Я сделала пару шагов и только тогда заметила, что за залежами макулатуры в низком кресле сидит человек благообразной наружности, на мой взгляд — несколько слишком благообразной. Если Колос косил под доцента, то этот вполне мог потянуть на профессора: седые виски, окладистая бородка, взгляд умный и цепкий. Да, это он, наш самый главный начальник — генеральный директор Валентин… Валентин… Черт! Не помню его отчества. Как, впрочем, и фамилии. Поругав себя за беспечность — хоть имена начальников могла бы вызубрить, — я вопросительно уставилась на Колоса. Ну?

— Собственно, — не стал томить меня он, — дело к тебе не столько у меня, сколько у Валентина.

Я опять чертыхнулась про себя. Конечно, все наши начальники называют друг друга на «ты» и по именам, оставляя «вы» и отчества подчиненным.

— Слушаю вас, — вежливо сказала я.

— Вас зовут Саша, правильно? — спросил Валентин какой-то и почему-то насмешливо улыбнулся. — И вы много лет занимаетесь криминалом?

— Боже сохрани! — Я испуганно замотала головой, быстренько приняв на вооружение его насмешливый тон. — Я абсолютно законопослушный человек. Или вы намекаете на тот случай, когда я в детском саду украла булочку из буфета? Поверьте, это было один-единственный раз. К тому же булочка принадлежала мне по праву, но меня оставили без сладкого за то, что я отказалась есть манную кашу. Гадкую холодную кашу с комочками. Скажите, разве это справедливо?