Бессмертный грех

— Тебе нельзя ездить в такие долгие командировки.

— Что? — растерялся он. — При чем здесь командировки?

— Мне пора, — повторила она. — Я и так уже слишком задержалась. Я тебе позвоню завтра. Или послезавтра. Или… на этой неделе точно позвоню.

Он тупо смотрел на дверь, которая закрылась за ней, и ничего не понимал. Похожее чувство он испытал однажды в школе, когда с блеском доказал теорему, а учительница, глянув краем глаза на доску, вяло кивнула:

— Садись, два.

Но тогда все быстро объяснилось — пока он в недоумении хлопал глазами, учительница хитро улыбнулась и подмигнула ему:

— Шучу. Сегодня первое апреля. Пять, конечно, пять, молодец.

…Она ушла, а он остался один на один со своими высокими чувствами, никому теперь не нужными и смешными. Она ушла к мужу — хорошему и доброму, надежному и богатому. Она, видите ли, не может обидеть мужа, потому что по гроб жизни ему благодарна. Отлично. Ведь только «по гроб жизни», а потом-то обижать уже будет некого. И деньги… ей нужны деньги. Она столько раз рассказывала ему о своем детстве, главным фоном которого были деньги. Точнее — их отсутствие.

Одно из самых ярких ее детских воспоминаний — как они с матерью купили в магазине полуторакилограммовую банку селедки иваси и собирались съесть ее вечером с картошкой. Открыли банку — а там черная икра. Видимо, в магазин случайно попала часть «левой» партии, которую закатывали в селедочные банки.

— Представляешь? — Рассказывая, она зажмурилась. — Полтора килограмма икры! Как в «Белом солнце пустыни». Я ела ее столовой ложкой! Представляешь?

Он понимал, что человека, который вырвался из нищеты, никакими силами не загонишь обратно. А сейчас оторвать ее от мужа — значит отобрать у нее деньги. Муж и деньги слились для нее в единое неразрывное целое, вот в чем проблема.

Да и сам шеф кое-чему его научил. Он вообще любил учить, а точнее — поучать.

— Стимулы должны быть, мальчики, стимулы. Любая цель достижима, но обязательно надо ее наметить. Не плывите по течению, а барахтайтесь, гребите. Имейте в виду, что женщины больше всего на свете любят успех. Успех, понимаешь? Они его чувствуют за версту, как пчелы мед, и слетаются, слетаются… Ты можешь быть семи пядей во лбу, ты можешь потрясать их своими бицепсами, ты можешь быть а-а-ахренительным любовником, но без успеха это все — бутафория.

— А как же слухи о такой черте русской женщины, как тяга к самопожертвованию? Не сам придумал, классическая литература навеяла. Неужто классики нам врали? Вы, шеф, о женах декабристов слышали когда-нибудь?