Бессмертный избранный (СИ)

Я тоже возвращаюсь домой, и мне тоже не радостно.

Я не вижу Нуталеи среди работников, но не спрашиваю Асклакина о ее судьбе, хотя что-то в сердце все же сжимается при мысли о том, что из-за меня она могла попасть в немилость. После трапезы, выйдя наружу, я подзываю мальчишку, стирающего во дворе одежду наместника. Он подбегает, опасливо оглядываясь по сторонам. Старший работник не скупится на тумаки для тех, кто отлынивает от работы.

Нуталеи здесь больше нет, говорит мальчишка. Она ушла на следующий день после того, как стало известно об исчезновении неопределенного наследника. О том, что я пропал и неизвестно, жив я или уже умер, загрызенный диким зверем на лесной тропе.

Нуталея просто ушла утром из дома и не вернулась. Асклакин рвал и метал, он посылал за ней людей, искал ее в Брешине и на краю вековечного леса. Но Нуталея словно канула в воду. Или потерялась под кронами леса, неосторожно ступив на тропу.

Я возвращаюсь в сонную — наместник мне выделил ту же, что и в прошлый раз — где сегодня буду спать вместе с Цилиолисом. Асклакин знает наместника Тмиру, и он безошибочно угадывает в Цилиолисе его сына. Да и их сходство с Инетис трудно не заметить, хоть она и парой Цветений старше. Те же темные волосы, блестящие, слегка навыкате, глаза. Но если в облике Инетис эти глаза смотрятся правильно, то на лице ее брата они кажутся странными. Как будто выпученными от болезни.

Девушка со шрамом через все лицо и пучеглазый маг — они подходят друг другу, почему-то думаю я.

Я ложусь на постель, которая сегодня, после нескольких ночей сна на кровати в лачуге магов, кажется мне особенно удобной. Цилиолиса еще нет, и в сонной я один. Открытое окно впускает холодный ночной ветер и звуки голосов. Это работники, укрывают лошадей попонами, делают какие-то свои дела. В услужении у Асклакина не было магов и до запрета — так сказал нам он сам. Людская река течет мимо его дома, лишь омывая его.

Что станет с Асмой, куда направляется большая часть этого людского потока, я не знаю.

А еще есть захватчики, занявшие деревню по эту сторону реки Шиниру. Деревню, в которой нашла свой приют моя названая мать — и в которой наверняка погибла вместе с теми, кто встал на ее защиту.

А еще возвращение из мертвых моей мачехи, Инетис. Как раз ко дню, когда Асморанта перестанет плакать об одной син-фире, чтобы встретить с радостью другую.

Мне придется быть рядом с отцом, когда он будет разбираться с этим. Я должен быть рядом с ним, когда настанут нелегкие времена — а они неизбежно настанут.

Я слышу за окном смех, но не сразу понимаю, что это смеется отшельница. Звук доносится со стороны двора: еле слышный, легкий. Он тут же затихает, но я уверен, что слышал именно ее.

Я не думал, что она умеет смеяться.

Я не думал, что буду вспоминать о ней.

Ее лицо красиво… если закрыть глаза и представить ее себе без шрама. Со шрамом оно почти уродливо.

Что это было: удар мечом или камень?

Какую роль отвела ей Энефрет в своей странной игре?

Инетис за вечерней трапезой была несдержанна. Она все равно вернется в Асмору, и будь, что будет. И ничьи планы не смогут ей помешать.

Она была достаточно осторожна, чтобы не говорить об Энефрет, но намерения ее были ясны. Асклакин не пытался улестить ее, он лишь сидел, улыбаясь в усы, и слушал ее горячие слова. Рабрис молчал, мигрис тоже, но лица их были хмурыми, а вино в чашах почти не убавлялось.

Я не отговаривал Инетис — она бы не согласилась. Но ее мысли были созвучны моим, и она не боялась говорить о том, о чем мне приходилось в силу своего положения наследника молчать.

Я ношу на себе знак Энефрет, но я не собираюсь ей подчиняться.

Я не стану делать то, что она скажет, если только ее планы не совпадут с моими.

Я не…

— Серпетис! — слышу я тихий голос отшельницы, и мысли обрываются.

Должно быть, мне показалось. Я прислушиваюсь, но снаружи слышны только поскрипывание дверных петель, да шепот ветра. В сонной холодно, и окно уже нужно бы закрыть, но я медлю.

Не потому что слышал голос той, о которой только что думал.

— Серпетис! — Но на этот раз мне не чудится. Это мое имя, и это она — отшельница, та, которая теперь носит имя, зовет меня.

Я поднимаюсь с постели. Каменный пол холоден под ногами, а ветер заставляет тело покрыться мурашками. Я уговариваю себя подойти и закрыть шкурой окно, но оказавшись рядом с ним, замираю в ожидании.

Я хочу еще раз услышать свое имя.

За окном уже темно. Чевь, похожая на надкушенное серебряное яблоко, лениво ползет по небу, отмеряя очередную ночь своего круга. Скоро она превратится в узкий серп и исчезнет. Тоненькая золотистая Черь выкатится на небо, чтобы осветить Асморанту, сменив на посту свою ленивую сестру на целых двадцать две ночи. Конец чевьского круга знаменует начало долгих снежных Холодов. Хорошо бы войскам Мланкина к тому времени выбить из занятой деревни разбойников.

— Серпетис!

Я выглядываю в окно и вижу отшельницу. Без корса, в одной рубуше, с распущенными волосами. Что она делает ночью во дворе, где ее может заметить любой? Зачем она зовет меня?