Бессмертный избранный (СИ)

Стена тут же падает, и вот уже за нами — только дорога, на которой ни души. Всадников и лошадей словно смело с лица земли. Я поворачиваюсь к Инетис, она прижимает к животу руки и почти рычит сквозь стиснутые зубы. На нее снова нахлынул приступ, и снова она говорит своему ребенку задыхающимся голосом, что все хорошо и боль не сильная.

Тяжеловоз бежит, как ни в чем не бывало, он даже не почуял опасности. Кмерлан поднимается в повозке, с испугом глядит на мать и на друс, торчащий из дерева, переводит взгляд на дядю.

— Что он сделал с ними? — спрашивает Цилиолис.

Он перебирается вперед и ухватывается за древко друса, но вытянуть его не может. Друс засел крепко. Если бы это был кто-то из нас или тяжеловоз, удар бы убил его. Л’Афалия пытается ему помочь, и вдвоем они вытаскивают друс и, не отрывая от него взгляда, кладут на дно повозки.

— Он говорит, что они наткнулись на стену, которую он построил. И что погибли все, кто носил оружие, — говорит Инетис медленно, оттирая рукавом испарину со лба.

Я вижу, что ее знобит, и помогаю им с Кмерланом забраться под одеяла. Цилиолис ложится с ними чуть позже, разделив на нас остатки мяса.

Мне не верится, что все вышло так легко. Я вглядываюсь в дорогу, убегающую из-под колес, и мне не верится. Одна только воля того, кто еще не родился — и погибли люди. Насколько же сильна его магия, если он может так легко управлять водой и ветром уже сейчас? Я усаживаюсь на дно повозки, подставляю лицо пронизывающему ветру и смотрю назад, пока остальные спят. Л’Афалия смотрит вперед, она — словно ледяная статуя, недвижна и молчалива. Мы уже совсем скоро оказываемся в Шиниросе, и тяжеловоз замедляет шаг, давая нам знать, что устал и ему требуется передышка. Я перебираюсь вперед и берусь за поводья. От тракта уходит в сторону колея, я свожу лошадь по ней, и пока Л’Афалия будит остальных, мы въезжаем в деревню.

Нас встречает отряд солдат с друсами.

Я натягиваю поводья, и тяжеловоз останавливается, недовольно дернув головой. У крайнего дома толпятся солдаты, и кое-кто смотрит в нашу сторону. Я не уверена, знают ли они син — фиру Асморанты в лицо, но нам лучше держаться как можно незаметнее. Цилиолис делает знак Инетис и Л’Афалии — им двоим лучше не показываться на глаза деревенским.

— Здешние фиуры преданы Мланкину, — говорит Цилиолис. — Эти отряды — часть тех, что он послал в большие деревни после того, как из Асморанты ушла магия. Якобы поддерживать порядок. На деле — шпионить, докладывать. Не удивлюсь, если Шудла послал с ними скороходов и в курсе всех новостей.

— Откуда ты знаешь? — спрашиваю я.

Я завязываю на шее капюшон и накидываю на голову, словно прячась от снега, летящего с неба крупными хлопьями. Мне тоже не стоит показываться в деревне, лицо со шрамом привлечет внимание, но большая повозка, везущая одного человека, еще заметнее. Теперь мы выглядим, как семья. Пытаемся выглядеть — потому как Кмерлан не готов притворяться, что мы его мать и отец, и держится в стороне.

— Это вы с Инетис жили взаперти все это время. Я — нет. Скороходов в Шиниросе сейчас больше, чем где бы то ни было по всей Асморанте. Потому я и был против вашей затеи. Мланкин знает, куда мы направились. Уже завтра нас там будут ждать. И я не знаю, как Инетис намерена справиться с этим.

Я спускаюсь из повозки, и мы с Кмерланом поим и кормим тяжеловоза, пока Цилиолис пытается обменяться парой слов с солдатами. Именно пытается — воины отвечают односложно, смотрят искоса и сжимают в руках друсы чуть крепче, чем положено. У брата Инетис плохо получается изображать приветливость. Возможно, это потому что он слишком долго прятался от людей и уже разучился разговаривать запросто.

Я даю тяжеловозу сено прямо из повозки и сую в огромную пасть целую морковку. Конь с удовольствием хрустит, фыркая, когда Кмерлан оглаживает его бока скребком. Если тяжеловоза хорошенько не скрести три раза в день, его кожа заледенеет, и он сначала начнет бежать медленнее, а потом и вовсе встанет. Я видела таких лошадей, и не раз. Их перетаскивают в конюшни и оставляют там на пару дней, пока шкура не отогреется, и кровь снова не начнет течь по жилам.

Кмерлан старается, хотя видно, что эта работа ему непривычна. Я показываю ему, как нужно двигать скребком, бормоча что-то себе под нос с ласковыми интонациями. Он пристально смотрит на мой шрам — слишком пристально, так, что мне становится не по себе от его взгляда, и забирает скребок, на этот раз делая все, как надо.

— Куда пошел Цили? — спрашивает он у меня.

— Запастись провизией, — говорю я, провожая худую спину Цилиолиса взглядом. Он направляется к ближайшему дому и исчезает внутри. Я бы тоже хотела побыть в тепле, но нам нельзя здесь оставаться. Слишком много солдат и слишком близко Асмора.

— Когда мы сможем поспать?

— Я не знаю, — отвечаю я. — Мы должны добраться до Шина. И поскорее.

— И там мы расстанемся?

Я перевожу на Кмерлана взгляд, но в глазах его только вопрос.

— Мы расстанемся, когда у твоей мамы родится ребенок, — говорю я.

— Уйдешь только ты? — Кмерлан дергает головой в сторону повозки. — А та рыба?