Энефрет знала, что делает. Колесо въелось глубоко в кожу — не вырежешь ножом, не срежешь, не сковырнешь, даже вместе с мясом. Я готов был выжечь его головешкой из костра, но не смог даже коснуться ею кожи. Руку свело судорогой, и я упал на землю, выронив головешку и шипя сквозь зубы от невыносимой боли, пока Цилиолис и маги наблюдали за мной, безучастно и безмолвно, видимо, зная, что справиться с этими чарами мне не под силу.
— Если ты вернешься к нам, Серпетис, сын Мланкина, я расскажу все, что знаю, — говорит маг. — Остальное расскажет вам сама Энефрет. Ее знания многим больше моих. Мне ведомы далеко не все ее планы.
Я возвращаюсь. Подхожу к кострищу, вытягиваю вперед озябшие руки. Маги обступают нас, они безмолвны, как деревья, окружающие поляну. Угли в костре еще горячи, и я бросаю туда прядь своих волос, сорванную с куста. Она с шипением превращается в ничто. Пусть магии здесь больше и нет, но я не стану оставлять им часть себя.
Цилиолис пристально смотрит на мои руки, но ничего не говорит. Но седой маг становится рядом со мной у погасшего костра и ухватывает меня за запястье своей тонкой рукой.
— Твои пальцы еще хранят след неутаимой печати, — говорит он, подняв мою руку ладонью вперед. — Ты видишь, Серпетис…
Я дергаюсь, вырываясь, но все уже увидели то, что должны.
— Тебе не стоит так запросто трогать меня, маг, — говорю я, отступая на шаг.
Он уже не маг, но никто не поправляет меня, и я не знаю, как иначе к нему обращаться. Старик? Халумни? Пусть будет пока так, как есть.
— Я не хочу причинить тебе вред, — говорит Мастер. — Я — последний, кто хотел бы это сделать. Энефрет убила бы меня на месте, если бы я даже помыслил об этом.
— Тебе стоит перестать загадывать и начать давать ответы, маг, — говорю я. Слово снова срывается с моих губ, и на этот раз я улавливаю нечто вроде злорадства в глазах Цилиолиса, устремленных на меня. — Или, может, ты скажешь мне свое имя, чтобы я не называл тебя тем, чем ты больше не являешься?
— Это не загадки, и не игра в вопросы и ответы, — говорит Фраксис за нашими спинами. — Это предназначение. И оно свершилось тогда, когда должно было свершиться.
На этот раз за меня говорит Цилиолис.
— Но предсказатели — лжецы. Предназначения не существует. Никто не может заглянуть в будущее.
— Откуда же тогда мы знаем о тебе? — спрашивает Фраксис. Он смеется и почти сразу обрывает смех, подходя к нам, становясь по правую руку от старика-халумни, которого я отказываюсь называть магом. — Энефрет определила ваши жизни. Она сказала нам, чтобы мы не вмешивались, но наблюдали, не помогали, но охраняли. Сесамрин знала. Она пыталась защитить тебя, Цилиолис, и твою сестру. Знал и Асклакин, фиур Шинироса, и женщина из той деревни, Демерелис.
Я слышу это имя, и во мне вспыхивает гнев.
— Демерелис не была магом, — говорю я, поворачиваясь к Фраксису. — Она бы никогда не нарушила закон.
— Не была, — соглашается он. — Но вам помогали не только маги.
— Ты хочешь сказать, что она знала об Энефрет? — перебиваю я. — Что она знала обо всем этом и молчала?
Я качаю головой. Демерелис была кузнецом. Она подковывала наших лошадей и точила ножи. Она говорила мало и только по делу, и ей мой приемный отец доверял мою жизнь — так, как доверил бы свою собственную, безоговорочно, без вопросов и сомнений. Она не могла быть заодно с этим сборищем бормочущих о предназначении магов. Я не верю.
Чевь закрывают набежавшие тучи, и на поляне становится темно. Лес почти черен, и мне не так уж и хочется уходить сейчас, когда в чаще не видно ни зги. Поднявшийся ветер забирается под рубушу, взметает пепел костра и заставляет огонь ярко вспыхнуть.
— Демерелис знала, — повторяет старик-халумни, не отводя глаз от пламени. Его лицо кажется мне лицом мертвеца — глубокие тени, резкие углы, линии костей. — Она приглядывала за тобой. Но твоя деревня сожжена дотла, и мы больше не получали оттуда вестей. Как видно, Демерелис погибла?
— Ее убили, — говорю я. — У меня на глазах в начале двоелуния. Отравленной стрелой.
— В тебя тоже попадали отравленной стрелой, Серпетис, — продолжает старик. — И ты выжил, хотя должен был умереть.
— Твоя ученица использовала магию, чтобы вылечить меня, — возражаю я, но он качает головой.
— Нет. Она не могла, если ты ее попросил. А ведь ты просил ее, так?
Его слова так похожи на мои мысли. Но они не могут быть правдой.
— Он пытается сказать, что тебя защитила магия Энефрет, — говорит Цилиолис. — И это она сокрыла меня от глаз охотников за магами на целых шесть Цветений, так, халумни?
Старик молчит. На поляне воцаряется тишина, лишь ветер дует, холодя кожу и шелестя ветвями деревьев. Я слышу в его шепоте какой-то звук, но до меня не сразу доходит, что это.
— Лошади! — хрипло вскрикивает Фраксис. — Лошади! Тушите огонь!