Бессмертный избранный (СИ)

Женщина позволяет плащу сползти с плеч и упасть у ног. На ней штаны-сокрис из кожи какого-то животного, а шею и грудь обхватывает, перекрещиваясь под мышками, длинный кусок темно-красной шерстяной ткани.

— Это панш, — говорит женщина, глядя на меня. — Он из шерсти пустынных коз, и хорошо защищает от холода. Хочешь потрогать?

Но я не хочу. Магия Инетис колышется позади меня, а ее дыхание замирает на губах, когда незваная гостья обращается ко мне.

Мне совсем не интересен панш и пустынные козы. Страх охватывает меня — она прошла сквозь дверь, переступив линию крови, а этого в вековечном лесу не умеет, по словам Мастера, ни один маг.

— Кто ты? — спрашиваю я, не двигаясь с места. Магия Инетис окутывает меня и пробуждает мою магию, но я не позволяю ей проснуться.

— Меня будут называть по-разному, — говорит женщина. — Пока зови меня Энефрет.

Она поднимает руку и вытягивает ее ладонью вперед в сторону Инетис.

— Укроти свою магию, говорит она. — Я тебе не враг. Я вам обеим не враг.

Инетис колеблется, но постепенно ее магия отступает. Я чувствую ее настороженность и готовность в любой момент ударить, но то, что исходит от стоящего передо мной мага — сильнее наших магий вместе взятых. Я не могу сказать об этом Инетис, но то, что смотрит на меня из глаз этой женщины, древнее чарозема, готового съесть заживо человеческий рассудок. Могущественнее Первозданного океана, денно и нощно мучающегося в родах, дарящего этому миру новую жизнь. Непредсказуемее вековечного леса, меняющего очертания по мановению ока.

В глазах Энефрет я вижу темную магию, которой я не знаю. Она не та, что у меня в крови, не та, что вилась пару мгновений назад над Инетис. Она не похожа ни на одну из сил этого мира. Она — ничто из этого и одновременно все вместе.

Глаза Энефрет — черные бездны с золотистыми ободками, мерцают в свете пламени.

Энефрет делает шаг вперед и ставит прозрачный шар с пламенем на стол. Так светло в домике не бывало даже солнечным днем посреди Жизни. Огонь трепещет на фитиле, но я не вижу, что его кормит. Пламя танцует в стеклянном шаре, языки его кажутся мне синеватыми и желтыми одновременно.

Наверное, магия. Точно, магия.

— Я голодна, — говорит Энефрет, поглядев через мое плечо на Инетис, которая так и замерла у лавки. — Поставь на огонь котелок с похлебкой.

Инетис не станет прислуживать, говорю себе я, но она покорно обходит стол и идет к очагу. Присев на колени, подбрасывает в огонь брикет орфусы, а потом вешает на крюк котелок. Все без единого слова возражения. Послушно. Покорно.

— Спасибо, — говорит Энефрет. — Следи, чтобы похлебка не подгорела.

Инетис берет ложку и начинает помешивать похлебку. Молча, все так же не говоря ни слова. Энефрет подчинила себе ее волю — и я слышала о такой магии, но не видела, чтобы волю подчиняли вот так — парой простых слов, даже не касаясь, даже не призывая ни одну из сил. Даже Мастер не мог наложить чары скованной воли без шушороста и воды из тела.

Я перевожу взгляд на Энефрет, но спросить ничего не успеваю, она сама начинает говорить. Голос ее звучит тихо, но и ветер за стенами словно становится тише, и я слышу каждую букву в ее словах.

— Ты, Унна, вовсе не так слаба, как ты думаешь, — говорит и подходит ближе. Оглядывает меня снизу вверх, заглядывает в глаза. — Ты будешь сильнее. Твоя невинность даст защиту тому, кто придет, когда соединятся кровь мага и воина.

Я не понимаю ее слов, но не могу отвести взгляда. В ее глазах пылает огонь — и это вовсе не отражение пламени, танцующего в шаре позади меня.

Она протягивает руку и касается моего лица, и я застываю, не в силах даже моргнуть. Пальцы скользят по моей щеке вверх, к виску, замирают. Это не просто касание — это ласка матери. И я невольно тянусь за этой лаской. Зажмуриваюсь, наслаждаясь теплом, льну к нежной ладони, счастливо вздыхаю, когда она гладит меня по щеке.

— Твоя невинность и невинность хранителя… Что?

Я резко открываю глаза. Энефрет отдергивает руку, отступает на шаг, ее глаза мечут молнии. Она не отводит от меня темного тяжелого взгляда, и я понимаю, что что-то не так. Огонь в шаре становится ярко-голубым позади меня, словно чувствует это — ярость той, что им владеет.

— Что ты наделала, глупое дитя. Этот мужчина не предназначался тебе, он был предназначен другой, — говорит она, качая головой. — Твои помыслы должны быть чисты, твое сердце не должно быть привязано к тем, кого ты оставишь.

Она быстро обхватывает мое лицо руками и смотрит мне в глаза, почти касается своим носом моего носа, а своими губами — моих, и замирает так, надолго, ловя мое дыхание, слушая мои… мысли?

— Ты не должна была с ним встретиться, — Энефрет отталкивает меня, и я от неожиданности падаю на лавку — так силен толчок. — Не должна.

Энефрет бросает в сторону очага один лишь взгляд, и пламя гаснет так, словно его залили водой. Теперь домик освещает только яркое белое пламя шара. И оно становится все ярче, вспыхивая так, что болят глаза.