Бессмертный полк. Истории и рассказы

Если при всей моей любви к живой природе я все же оставался и остаюсь любителем, то о царстве растений мне приходилось писать и как очеркисту, и как киносценаристу еще с довоенных времен. Продолжил я эту дорогую для меня тему и в послевоенные годы в видовых фильмах «По Нижнему Амуру» и «По Среднему Амуру». Вот почему мое появление в блокадную пору в Ленинградском ботаническом саду никого из сотрудников не удивило – меня уже там знали и довольно быстро и охотно, что называется, ввели в материал.

Ленинградские ботаники сражались с врагом. Да еще как сражались! Фашисты почувствовали силу их сопротивления и даже наступления и непрерывно били из дальнобойных пушек по этому самому мирному островку Невской дельты.

Буквально два слова о предыстории этого царства редких и редчайших растений, рожденного по велению Петра Первого в 1714 году. Этот царский указ учреждал «аптекарский огород», поначалу исключительно в лечебных целях. Спустя сто лет сей «огород» был объявлен уже Ботаническим садом, а еще через сто лет он стал отделом Ботанического института и наконец-то – институтом Академии наук СССР.

Так здесь появились исследовательские лаборатории, гербарии, музей, библиотека… Чего здесь только нет! Пройдя по дорожкам и аллеям, вы совершите путь от заполярных широт до экватора, путешествие от болот до пустынь… Впрочем, тогда, зимой 1941 года, вопрос стоял о самом существовании этого дивного рая для растений. Заснеженный парк был изрыт земляными траншеями, виднелись стрелковые бойницы в стенах… Крона одного из старейших дубов снесена снарядом. На светлой коре красавицы березы зияют глубокие порезы, нанесенные острыми осколками. У подножий израненных деревьев торчат обломки ветвей, словно руки, взывающие о помощи!

Неисчислимы были богатства института: пятнадцать миллионов листов гербария, сто пятьдесят тысяч томов ботанической литературы, свыше ста тысяч живых растений и примерно столько же музейных экспонатов… Всё это не эвакуировать. Задача немыслимая, но частично выполнимая. И вот рука с молотком заколачивает очередной ящик с ценнейшей поклажей. Это рука ученого. В руке другого биолога – малярная кисть. Она выводит на ящике надпись: пункт отправления – «Казань».

…Когда обстрел затих, я навестил директора Ботанического сада Шипчинского. Профессор работал в своем кабинете при свете коптилок и днем: стекла были выбиты, их заменяла фанера, рука в перчатке торопливо писала: «Мировая коллекция растений тропиков и субтропиков не может быть никуда убрана. Они должны оставаться здесь, в оранжереях с искусственным климатом, отвечающим природе каждой группы растений…»

Профессор взволнованно поведал мне о страшной бомбардировке сада 15 ноября, когда фашистская бомба, разрушив две оранжереи, погубила самую высокую пальму северных широт, доставленную сюда еще во времена Екатерины Второй!

Мы прошли к месту катастрофы, и вот какая картина разрушения предстала перед нами: Обнаженные балки Большой оранжереи воздеты к небу, мертвый остов без единого стекла, большой купол покорежен… Мы поднялись на груду битого стекла. Гигантское пальмовое дерево уже оледенело, понуро свесились листья-веера, обломленные взрывной волной.

К нам медленно подошел престарелый садовод Курнаков. Он взял с земли юную пальму и, укутав ее обнаженные корни полой своего полушубка, унес из оранжереи, ставшей кладбищем растений.

До начала блокады в саду расцветало около шестнадцати тысяч видов растений. К концу первой блокадной зимы удалось сберечь ценой неимоверных усилий и совершенно немыслимой изобретательности едва лишь около пяти тысяч нежных созданий природы.

Надо было отправлять драгоценный груз на Большую Землю – ученые становились столярами, плотниками, стекольщиками и грузчиками. Прекратилась подача электроэнергии – и печниками становились кочегарами. Но при этом ни на мгновение не забывали о научной работе – главном Деле жизни. Профессор Шипчинский при свете коптилки продолжал свою монографию «Озеленение пустынь». У него дома зимовали юные пальмы и орхидеи. А Курнаков стеснил себя и членов своей семьи до предела, взяв на дом в качестве постояльцев две с половиной тысячи кактусов! Я побывал в гостях у Курнакова и могу лично засвидетельствовать: не был такого места в его квартире, где можно было бы укрыться от уколов этих своенравных гостей. Я ушел на передовую весь утыканный «кактусиными» колючками! Удивительно, но факт, который я готов засвидетельствовать как очевидец: в блокадной квартире ученого впервые в истории растительного мира зацвел дивный кактус, у которого не было еще ни латинского, ни русского наименования. А зацвел этот кактус яркой рубиновой звездой!

…Ранней весной 1942 года я снова оказался на Аптекарском острове. Пальмовый рай оживал: появились стекла, был наведен относительно возможный в тех условиях порядок. В сохраненной оранжерее была устроена своеобразная больница для растений. Умиравшим растениям, прежде всего пальмам, были сделаны операции, которые я безо всякого преувеличения готов назвать хирургическими.