Бессмертный воин

— Муж Мейрвин. Эльфвайн, — она скривила губки, заметив сомнение в лице Иво. — Том его точная копия, вплоть до походки. Даже Мейрвин замечает это… в особенности она, наверно.

— Что ты имеешь в виду?

— У нее не было собственных детей. Я была слишком юной, чтобы знать такое, но Беата рассказывала, что по этой причине Эльфвайн крутился вокруг других женщин. Мать Тома одна из них.

— Мейрвин упоминала о смерти мужа как раз тогда, когда я остановился с Брандом. Что произошло?

— Это случилось четыре, нет, пять лет назад. Я только вернулась после воспитания в Бэмбурге. Собака напала на стадо наших овец в Свинлисе. Эльфвайн узнал и помчался на помощь пастуху. Оба были искусаны, не сильно, но…

— Это было бешенство, — тихо произнес Иво.

Она кивнула, блуждая в воспоминаниях.

— Беата и Мейрвин старались что есть сил, а мы все, конечно, молились, но они оба умерли в течение месяца от вызванной бешенством лихорадки.

— Страшная смерть.

— И страшная потеря для деревни: Мейрвин и Эбба овдовели, шестеро детишек остались без отца… а у юного Тома вообще никого не осталось. Его матери уже не было в живых. Над ним сжалился дед.

— И так он стал работать на конюшне?

Она кивнула:

— И таким же образом у меня оказалась Хадвиза. Она — старшая из детей Уилла Шеперда. Они нуждались в её жаловании, чтобы прокормиться.

Глаза Иво заблестели:

— О — о. Это многое объясняет.

— Что именно?

— То, как ты снисходительна к девчонке. Ей нужна твёрдая рука. Ты позволяешь ей то, что не потерпела бы от других, даже от Беаты.

Алейда, насупившись, откинулась на спинку.

— Может, вы и правы.

— Может?

— Ох, ну ладно. Вы правы. Кстати, я многое позволяю Беате.

— Слишком много, даже для твоей няни.

— Как я могу бранить женщину, которая утирала мне слёзы? — спросила она. — А как насчет вас? Вы столько всего сносите от сэра Ари. Он каждую ночь исчезает, отправляясь по шлюхам, а вы и слова не говорите.

— Бегает по шлюхам? Именно этим и занимается? — глаза его озорно блеснули, в то время как произнесено всё было самым невинным голосом. — Не знал, что среди добропорядочных женщин Олнвика встречаются шлюхи.

— Почему? Вы их искали?

— Нет, — решительно ответил он. — Кроме того, разве у меня есть на них время? Или силы?

— Пфф, — она откинула руку, которой он скользил вверх, чтобы накрыть её грудь. — У него женщина в Лесбери, Беата сказала.

— Ах, Лесбери. Я знал, в Олнвике такого не могло быть, — его рука проскользила обратно, и она не стала сопротивляться, наслаждаясь теплом.

— Вы должны заставить его остаться тут, милорд, чтобы он, по крайней мере, развлекал вас. Он и правда рассказывает хорошие истории, пару раз мне удалось припереть его к стенке, чтобы послушать одну из них.

— Я уже все их слышал, — он потянул за край её платья, чтобы обнажить верхнюю округлость одной груди, и подался вперед, чтобы запечатлеть там долгий поцелуй. — Более того, я предпочитаю развлечения, которые сулишь ты.

— Но он…

— Довольно, Алейда, — голос его был спокойным, но когда он поднял голову, глаза его предостерегающе сверкали. — Ночи Ари принадлежат ему.

— Ах, да. Как вам — дни, монсеньор, — разгневанная, она вскочила на ноги и обошла вокруг него.

Он вздохнул позади неё:

— Не делай этого, Алейда. Так уж обстоят дела.

Она развернулась, готовая дать резкий отпор, но удержалась. У него неожиданно появился такой изнуренный вид, такой одинокий, когда он вот так уставился на огонь.

— Если бы вы просто раскрыли мне причину, может, я смогла бы…

— Это не изменило бы положение дел. Не настаивай. Прошу тебя.

«Прошу?» За всё время, он ни разу не произнес «прошу», ни в этом вопросе, и её гнев поутих от безысходности, звучавшей в этих словах.

— Пока я не буду настаивать, милорд, но не обещаю, что мне не придет это в голову снова.

— Тогда «пока» должно сработать, — он взглянул вверх, к нему вернулась некоторая доля юмора. — Пока.

Она с нежностью взъерошила его волосы.

— Мир? Я бы опустилась вниз и в знак примирения предложила бы поцелуй, милорд, но, боюсь, вы найдете чересчур забавным видеть, как я буду обратно подниматься.

Он вскочил прежде, чем она закончила фразу, и широко развел руки.

— Никогда не позволяй ходить слухам, что жене сложно поцеловать меня, по моей же вине.

Она охотно шагнула к нему, настолько счастливая от исчезновения его необъяснимой тоски, что даже не стала ему напоминать, как не так давно, он, в самом деле, создал ей в этом огромную трудность. Но то было прошлым, а это — настоящим, и их совместный поцелуй был нежен, нетребователен и полон прощения с обеих сторон.

— Ты, правда, выглядишь усталой, — произнес он позднее, держа ее в объятиях.

— Не больше, чем в любую другую ночь, — она подалась назад в его руках, чтобы взглянуть на него, и уловила запах подгорающего меда, исходящего от очага. — Но я проголодалась.

— Отправляйся в постель. Я принесу тебе твой хлеб.