Бессонница

- Обниматься вам не разрешали. Вам приказывается две недели спать отдельно. А во-вторых, два раза в день я буду пороть вас ремнем. Утром и после обеда. Если вы не понимаете, как надо себя вести.

Потом он молчал, прижав ее голову к себе. Взял руками ее лицо и смотрел на нее:

- Совсем меня не любишь. А я умный и талантливый. И добрый. А вы этого не понимаете и издеваетесь надо мной. Разве можно ночью одной ходить по городу? Зарежут - и все.

- Я не издеваюсь.

Он взял ее на руки и понес, кряхтя и пыхтя:

- Теперь носи ее.

Он шел зигзагами, едва переставляя ноги. Остановился и присел на корточки, спрятал голову у нее на груди.

Она отдыхала и гладила его по волосам.

- Выгоню из дома и женюсь на другой, - сказал он. - У меня пятнадцать миллионов поклонниц. И все ждут. Я сказал, чтобы Халима запороли. И его запороли.

Она ахнула и отстранилась.

- Жалко? - он усмехнулся.

Она вцепилась ему в плечи.

- Ничего-ничего, - он опустил ее на землю.

Она заплакала.

- Если так противно, могу уйти, - сказал он. Послушал, как она плачет. Попросил. - Очень серьезно не надо плакать... - и отстранился.

Она качала головой и плакала, как старушка.

- Ладно, - он встал. - Ухожу, - и не ушел. - Сдохнуть, конечно, было бы намного прекраснее.

Она закрыла лицо руками и молчала, раскачиваясь из стороны в сторону.

- Сергей Андреевича убили на дуэли в Венеции, - рассказал он вяло и неинтересно. - В Петербурге его еще не знали. Вот я и прикинулся. Очень удобно. Очень... определенный был Сергей Андреевич. Много начал, ничего не закончил. А я уже кое-что закончил. Книгу. Церковь. Все, как принято. Очень удобно в готовой оболочке. Хорошая оболочка: для добрых дел и с хорошими манерами. Когда он был жив, он не был таким уж... прелестным! Умер - отстоялся. Ладно, тебе скучно, я ушел. Извините, - и пошел.

Он ждал, что она побежит следом, оглянулся. Она сидела там же и смотрела, как будто знала еще что-то.

- Холодно, - сказал он.

Она послушно встала и пошла за ним.

Они шли рядом, не касаясь друг друга. Он разглядывал, как она осунулась и похудела.

- Я послал в Орел, заказал венчание. На послезавтра. Там бабкино имение. _Моей_ бабки. И церковь моя. На _мои_.

Немножко поинтриговал: сообщил, что будет много чудес. И что только Орел достоин чудес, потому что там "живет единственно божественный народ!" - и улыбнулся вдруг хорошо, радостно.

- Так что там, видимо, уже пьют, собаки!.. Это - свои... - вспомнил, изменился, забыл о Мари.

Она увидела, как покойно его лицо и тоже успокоилась.

- Радуйся! - сказал он. - Ты же хотела жить.

Она увидела мелькнувшую в его глазах ненависть.

- Если я навязываюсь - ради Бога. Женщин я не насилую, если вы помните.

- Я хочу, - послушно ответила она.

- "Потому что мне нравится Сергей Андреевич?" - вдруг предположил он.

- И поэтому, - послушно согласилась она.

Шли.

- Знаешь что, - он вдруг остановился. - А иди-ка ты вон. Я, в конце концов, брезгливый.

Она повернулась и пошла "вон".

- Мало, что я тебя искал, - сказал он ей в спину. - Тебе надо обязательно сделать из меня животное.

Она пошла быстрее, ссутулилась.

- Вернуться! - крикнул он.

Она вернулась.

- Очень радостно пошла. Уходить надо грустно. Пошла!

Она не шевелилась. Он сжал зубы, чтобы не ударить. Она закрыла руками лицо.

- Пошла!! - крикнул он.

Она пошла. Он повернулся и пошел тоже, в другую сторону. Прошел квартал - вернулся.

Ее не было.

Он побежал.

Пробежал еще квартал, заскочил во двор с помойным ящиком. Она стояла там.

- О, привет! - сказал он. - Как дела? Ты, дорогая, очень-то не радуйся. Я еще думаю. Чтобы ты потом обсуждала меня со следующим... избранником? "Нет, он был вообще-то ничего!" Скотина. Отдай, мое! - дернул и рассыпал с шеи бусы, крикнул: - Вон - твои помои! - кивнул на помойный ящик и опять ушел, пнув подвернувшуюся под ноги собаку.

Мари дождалась, когда он скроется из виду, побежала, в ужасе, не плакала, боялась, хотела сказать "мама", не могла.

А он уже шел по набережной, среди людей.

- Господи, господи мой, - говорила Мари и тоже шла, как он, в ногу, Ну что же тебе надо от меня? Я помню: ты обещал мне счастье. Дразнил, как собаку дразнят едой. Но ведь она - собака.

Она шла по мостовой, потом по льду, по снегу, разговаривала просто.

- Надо было сразу сказать, что жизнь - это боль. Тогда бы я любила боль. А ты знаешь, как я умею любить!.. Как хорошо играться нами!.. Приласкал одного, дал ему поговорить... приласкал другого - они спелись... Потом взял - и кого-нибудь убил! Или сделал идиотом. А второй поет: ла-ла-ли! Соло. А тебе нравится. Такой джазист. Нет, как правильно: джазмен. И это надо? Тебе? Тебе нужна власть, но ведь ты - Создатель!..

Она постояла на льду Невы и посмотрела, как в Орле собираются пьяные на свадьбу.