Нелл и его напарник неуверенно переглянулись и вошли в дом следом за детективом. Ральф наклонился еще дальше в кресле и почти прижался лицом к окну, так что стекло запотело от его дыхания. Еще три человека – в свете мигалок их белые больничные штаны казались оранжевыми – вылезли из машины «скорой помощи». Один из них открыл задние двери, а потом все трое просто встали около машины, засунув руки в карманы курток: они ждали, понадобится или нет их помощь. Двое полицейских, которые успели донести «Челюсти жизни» до середины газона, переглянулись, пожали плечами и потащили приспособление обратно к грузовику. На газоне – там, где они уронили «Челюсти» – остались глубокие вмятины.
Пусть с ней будет все в порядке, я больше ничего не прошу, подумал Ральф. Пусть с ней – и со всеми, кто был вместе с ней в этом доме – все будет в порядке.
Детектив вновь появился в дверном проеме, и у Ральфа заныло сердце, когда тот махнул рукой врачам «скорой». Двое вытащили из машины складные носилки, третий остался на месте. Двое с носилками двинулись к дому, но шагом, а не бегом, а когда тот, кто остался возле машины, достал сигареты и закурил, Ральф вдруг понял – без всяких сомнений, – что Мэй Лочер мертва.
Стэн и Джорджина Эберли подошли к живой изгороди, которая отделяла их двор от двора миссис Лочер. Они обнимали друг друга за талию; и Ральфу они напоминали близнецов Бобси, только старых, толстых и очень испуганных.
Из ближайших домов уже выходили другие соседи: либо их разбудил свет мигалок, либо на этом отрезке Харрис-авеню уже начала работать телефонная сеть. Большинство из них были уже очень старыми («Мы, люди золотых времен», как любил называть их Макговерн – всегда иронически приподнимая бровь, разумеется) – они спали некрепко и просыпались от малейшего шума. Ральф вдруг понял, что Эд, Элен и малышка Натали Дипно были самыми молодыми людьми на этом отрезке Харрис-авеню… но они здесь уже не живут.
Вот только не мог он никуда пойти. Ноги, судя по ощущениям, превратились в два чайных пакетика, которые удерживала вместе только хлипкая ниточка, и он был абсолютно уверен, что если попробует встать, то мешком рухнет на пол. Так что он просто сидел и смотрел в окно – следил за спектаклем, который разыгрывался перед ним на сцене, которая в это время обычно пустовала… если не считать Розали, иногда пробегавшей по улице. Это был спектакль, который он начал сам – одним анонимным звонком. Ральф увидел, как из дома вышли санитары. Теперь они шли куда медленнее. На носилках лежала фигура, накрытая простыней. Красно-синие блики падали на простыню, очерчивая контуры ног, бедер, рук, шеи и головы.
Ральфа внезапно отбросило назад, в его сон. Он увидел под простыней свою жену: не Мэй Лочер, а Каролину Робертс, – и в любую секунду ее голова могла треснуть, и черные жуки, которые питались плотью ее зараженного мозга, полезли бы наружу.
Ральф закрыл глаза руками. Из горла вырвался какой-то непонятный, нечленораздельный звук, в котором слились горечь и ярость, ужас и тревога. Он просидел так достаточно долго, мечтая лишь об одном: чтобы никогда не видеть того, что он видел, и слепо надеясь на то, что если и вправду был некий тоннель, ему все-таки не придется туда заходить. Да, ауры были загадочными и красивыми, но все-таки не настолько красивыми, чтобы компенсировать ему хотя бы одно мгновение из того ужасного сна, в котором его жену закопали в песок, – чтобы компенсировать весь ужас одиноких, бессонных ночей или эту фигуру, накрытую простыней, которую выносили из дома напротив.
Он хотел, чтобы этот спектакль закончился. И не только спектакль. Когда он сидел у окна, закрывая лицо руками, он хотел, чтобы закончилось все-все. В первый раз за все двадцать пять тысяч дней своей жизни Ральф Робертс хотел умереть.
Глава 9
На стене тесной каморки, которая была у Джона Лейдекера вместо рабочего кабинета, висел плакат, купленный, вероятно, в одном из окрестных видеосалонов за пару долларов. На плакате был изображен диснеевский слоненок Дамбо, парящий в небе на своих огромных волшебных ушах. На месте мордочки Дамбо была аккуратно наклеена фотография Сьюзан Дей с прорезанной дыркой для хобота в середине. На мультяшном пейзаже внизу кто-то пририсовал стрелку с надписью ДЕРРИ 250.
– Очень мило, – заметил Ральф.
Лейдекер рассмеялся.
– Ну да, но не слишком политкорректно, правда?
– Я думаю, это еще мягко сказано. – А вот интересно, подумал Ральф, что бы сказала об этом плакате Каролина, не говоря уже об Элен. Был понедельник, прохладный и сумрачный день; они с Лейдекером только что вернулись из здания суда, где Ральф давал показания о своей незабываемой встрече с Чарли Пикерингом. Вопросы ему задавал помощник окружного прокурора. Ральфу показалось, что этот молодой человек даже бриться начнет еще очень нескоро, не говоря уже об остальном.