Бессонница

– А потом что-то произошло. Я, правда, не знаю что именно. Это было не в первый раз, но в этот раз было гораздо хуже. Это было похоже… ну, я не знаю… на приступ. Какой-то припадок, что ли. В общем, я вдруг увидела Дженет… но не так, как мы видим обычно, а по-другому… и это было так страшно. И я что-то такое сказала, что наконец ее проняло. Я не помню, что именно, и не хочу вспоминать, я знаю только, что ее сахарная улыбочка, которую я так ненавижу, мгновенно стерлась. Она бросилась вон из дома, схватил Гарольда за руку. На самом деле она буквально тащила его за собой. Последнее, что я помню, как она сказала, что они мне позвонят – попозже, когда у меня прекратится истерика и я не буду бросаться такими кошмарными обвинениями в адрес людей, которые меня любят.

Луиза опять помолчала.

– После того как они ушли, я чуть-чуть посидела в доме, а потом пошла в парк. Иногда просто посидишь на солнышке – и тебе сразу становится лучше. Я зашла в «Красное яблоко», перекусила, и вот тогда мне и рассказали, что вы с Биллом поссорились. Вы что, совсем разругались?

Ральф покачал головой:

– Да нет, я думаю, мы помиримся. Мне он действительно нравится, Билл, но…

– Но, когда с ним общаешься, нужно быть осторожным, – закончила за него Луиза. – И еще я бы тебе посоветовала не принимать слишком близко к сердцу все, что он говорит.

Ральф сжал ее руки.

– Для тебя это тоже хороший совет, Луиза. Не принимай слишком близко к сердцу то, что случилось сегодня утром.

Она вздохнула:

– Может быть, но это очень непросто, Ральф. В конце я говорила какие-то совсем уже страшные вещи. Ужасные вещи. И эта ее улыбочка…

В сознании Ральфа как будто вспыхнула радуга, и он сразу все понял. В сиянии этой радуги ему открылась одна очень важная вещь – предопределенная и очевидная одновременно. Он увидел Луизу всю целиком в первый раз с той минуты, когда ауры вернулись к нему… или он вернулся к ним. Она сидела в дрожащем шаре прозрачного серого света, он был как туман ранним летним утром, которое обещает быть солнечным и погожим. Этот свет превращал ее из обычной женщины – той самой женщины, которую Билл Макговерн называл «наша Луиза» – в некое недосягаемое, совершенное существо… неземной красоты.

Она как Эос, подумал он. Богиня зари.

Луиза нервно заерзала на скамейке.

– Ральф, почему ты так странно на меня смотришь?

«Потому что ты очень красивая и потому что я в тебя влюбился, – зачарованно подумал Ральф. – И сейчас я настолько в тебя влюблен, что мне кажется, я тону в тебе. И знаешь, мне нравится такая смерть».

– Потому что ты помнишь, что ты говорила.

Она опустила глаза и начала теребить застежку на сумке.

– Нет, я…

– Ты помнишь. Ты сказала своей невестке, что это она взяла сережки. Что она это сделала, потому что поняла, что ты будешь упираться до последнего и не поедешь с ними. А она из тех людей, которые если не получают, чего хотят, то начинают злиться и грохотать, как бомба, как ты говоришь. Она это сделала потому, что ты ее победила. Я все правильно излагаю?

Луиза смотрела на него испуганными, широко распахнутыми глазами.

– Откуда ты знаешь, Ральф? Откуда ты знаешь… про нее?

– Я знаю, потому что ты знаешь. А ты знаешь, потому что ты это видела.

– Нет, – прошептала она. – Ничего я не видела. Я на кухне была, с Гарольдом.

– Не тогда, когда она забирала сережки, а потом, когда она вернулась. Ты увидела это в ней и вокруг нее.

И он сам сейчас видел в Луизе жену Гарольда Чесса, как будто женщина, сидящая рядом с ним на скамейке, вдруг сделалась линзой. Дженет Чесс была интересной женщиной. Высокая, красивая, стройная. Густые румяна на щеках, безупречный макияж, волосы насыщенного рыжего оттенка. Сегодня утром она приехала в Дерри с великолепной прической, ее шикарные волосы были зачесаны на одну сторону и лежали на плече тяжелым узлом, напоминая моток медной проволоки. А что еще он знает об этой женщине, которую никогда в жизни не видел?

Все, абсолютно все.

Что она мажет щеки румянами, потому что ей кажется, что веснушки – это несолидно для такой взрослой и рассудительной женщины; что женщину с веснушками никто не воспримет всерьез. У нее великолепные ноги, и она это знает. Она носит на работу короткие юбки. Но сегодня, когда они с мужем поехали навестить (старую суку) маму Луизу, она надела шерстяную кофту и старые джинсы. Дерри – деревня, перед кем здесь выпендриваться. У нее задержка. Она уже не в том возрасте, когда месячные приходят точно по календарю, и в эти два-три дня задержки она очень страдает – во время этих задержек весь мир кажется сделанным из стекла, все люди кажутся страшными или глупыми, и в эти дни ее поведение и настроение становятся непредсказуемыми. Может быть, это и было причиной ее сегодняшнего поступка.

Ральф увидел, как она выходит из маленькой ванной Луизы. Увидел ее внимательный напряженный взгляд в сторону кухни – и на этом сосредоточенном лице нет и следа от той сладкой улыбочки. Вот она берет сережки с фарфоровой тарелочки на шкафу и кладет их в левый передний карман джинсов.