Бессонница

– Мы вытащили всю одежду из шкафа… Гарольд отодвинул сам шкаф от стены, мы посмотрели за ним… под кроватью и под диваном… и каждый раз, когда я смотрела на Дженет, она таращилась на меня этаким сахарно-приторным взглядом. Мягким таким, как подтаявшее масло. И ей даже не нужно было ничего говорить. Я и так понимала, что она хотела сказать. И она, кстати, знала, что я это знаю. Теперь видите? – говорил этот взгляд. Теперь вы сами должны понять, что доктор Литчфилд был прав, когда позвонил нам с Гарольдом, и мы с Гарольдом были правы, когда назначали эту встречу. Потому что вам необходим должный уход. И в Ривервью-Эстейтс вам его обеспечат. А уход вам действительно необходим, и то, что случилось, – лишнее тому подтверждение. Вы потеряли такие красивые сережки, мы их вам на Рождество подарили… у вас серьезные нарушения когнитивной способности. Этак вы скоро пожар тут устроите, забудете выключить духовку или фен уроните в ванную.

Луиза снова расплакалась, и Ральфу было больно на это смотреть. В этих слезах было отчаяние, глубокое отчаяние человека, которому стыдно до самой глубины души. Луиза спрятала лицо у него на груди. Он обнял ее. Луиза, подумал он. Наша Луиза. Но нет; ему больше не нравилось это макговернское выражение. Впрочем, оно и раньше ему не нравилось.

Моя Луиза, мысленно поправился он, и мир вокруг снова наполнился красками. Звуки обрели новую глубину и объем. Ральф посмотрел на свои руки и на руки Луизы. Вокруг них мерцали красивые серо-голубые нимбы цвета сигаретного дыма. Ауры вернулись.

3

– Тебе надо было их выгнать, как только ты поняла, что исчезли сережки, – услышал он свой голос, и каждое слово звучало отдельно и четко и было великолепно, как чистая молния, как прозрачный кристалл хрусталя. – Сразу же гнать их из дома.

– Да, теперь-то я понимаю, – сказала Луиза. – Она просто ждала. Ждала, что я обязательно совершу промах. И, разумеется, дождалась. Но я была так расстроена… сначала этими перепирательствами по поводу поездки в Бангор, в этот проклятый Ривервью. Потом, когда я узнала, что мой доктор выболтал им такое, о чем не имел права болтать… И в довершение ко всему, я потеряла сережки – самое ценное из всего, что у меня было. И знаешь, что меня добило? Что именно она обнаружила пропажу. Так что вовсе неудивительно, что я растерялась и не знала, что делать. Разве я виновата?

– Нет. – Ральф поднес ее руки к губам, и для него их движение в воздухе прозвучало как приглушенный шорох ладони, скользящей по шерстяному одеялу. Он ясно увидел светящийся отпечаток своих губ на тыльной стороне ее правой перчатки, проявившийся на мгновение в голубом поцелуе.

Луиза улыбнулась.

– Спасибо, Ральф.

– Не за что.

– Ты, наверное, уже догадался, чем все закончилось? Джен сказала: «За вами действительно нужно присматривать, мама Луиза. Доктор Литчфилд говорит, что вы уже в том возрасте, когда человек не способен как следует сам о себе позаботиться. Поэтому мы и подумали о Ривервью-Эстейтс. Может, мы были слишком напористы. Но это лишь потому, что нельзя терять время. И теперь вы сами видите почему».

Ральф поднял глаза к небу. Сейчас оно было похоже на безбрежный поток зеленовато-синего огня, а облака – на хромированные дирижабли, плывущие в этом потоке. Потом он перевел взгляд на подножие холма. Розали лежала на прежнем месте. Темно-серая веревочка, что поднималась от кончика ее морды, легонько покачивалась на прохладном октябрьском ветру.

– И вот тогда меня понесло… я буквально взбесилась. – Луиза улыбнулась, и Ральф подумал, что это – ее первая за сегодняшний день улыбка, в которой было веселье, а не какие-то другие, далеко не такие приятные чувства. – Нет… я не просто взбесилась. Я взорвалась. Если бы в этот момент меня видел мой внучатый племянник, он бы сказал: «Баба Луиза грохочет, как бомба».

Ральф рассмеялся. Луиза тоже; но ее смех получился немного натянутым.

– Но что меня больше всего разозлило… Дженет знала, что именно так и будет. Она хотела, чтобы я загрохотала, как бомба, потому что потом – и она это знала – я бы чувствовала себя виноватой. И я действительно чувствую себя виноватой. Я стала орать. Я сказала, чтобы они убирались к чертовой матери из моего дома. У Гарольда был такой вид, как будто ему хотелось провалиться сквозь землю… он всегда как-то теряется, когда на него орут… а Дженет просто сидела, сложив руки на коленях, и улыбалась. И даже кивала головой, как бы говоря: «Все правильно, мама Луиза. Продолжай в том же духе, выпусти весь накопившийся яд, а потом ты, может быть, успокоишься и все же послушаешь голос разума».

Луиза перевела дух.