Человек перед ними отошел от окошка справочной, и Ральф сделал шаг вперед. И тут в голове почему-то всплыло чистое, щемяще-ностальгическое воспоминание о Джимми Ви. Они тогда были на трассе где-то в Род-Айленде – может быть, в Кингстоне, – и им вдруг ударило в голову завалиться на молитвенное собрание возрожденцев. Разумеется, они с Джимми были косыми, как две мухи, свалившиеся в бутылку с джином. Возле палатки, где проходило собрание, стояли две чистенькие дамочки и раздавали прохожим брошюрки. И когда они с Джимми принялись шептаться, дыша перегаром друг другу в лицо, что вот здесь все прилично и чинно и им надо вести себя трезво, черт, просто вести себя трезво. Самое смешное, что он никак не мог вспомнить, пустили их на собрание или нет.
– Вам помочь? – спросила женщина в окошке справочной, причем таким тоном, который явно давал понять, что она оказывает Ральфу величайшую услугу уже тем, что просто нисходит до разговора. Он посмотрел на нее сквозь стекло и увидел, что ее окружает оранжевая аура, похожая на горящий куст ежевики.
– Мистер, – нетерпеливо проговорила женщина в окошке. – Я вам могу чем-то помочь?
Ральф вернулся к реальности резким рывком, как это бывает, когда ты просыпаешься на середине сна.
– Да, мэм. Мы с женой хотели бы посетить Джимми Вандермайера, он в палате на третьем этаже, и если…
– Это отделение интенсивной терапии, – прошипела она. – Туда не пускают без специального разрешения. – Из мерцающего облака вокруг ее головы начали вырастать оранжевые шипы. Теперь ее аура напоминала колючую проволоку вокруг некоей призрачной заброшенной земли.
– Я знаю, – проговорил Ральф смиренно. – Но мой друг, Лафайетт Чапин, сказал…
– Боже мой, – перебила его женщина в окошке. – Чудесно, у всех тут друзья. Это просто великолепно. – Она театрально закатила глаза.
– Так вот, Фэй сказал, что к Джимми пускают гостей. Понимаете, у него рак, ему недолго осталось, и поэтому…
– Ладно, я проверю, – сказала женщина с мученическим выражением лица, какое бывает у человека, выполняющего заведомо бесполезное поручение. – Но сегодня компьютер работает очень медленно, так что вам придется подождать. Назовите мне свое имя, а потом посидите с женой вон там. Я позову вас, как только…
Ральф решил, что хватит уже унижаться перед этой бюрократической сторожевой собакой. Ему нужна вовсе не виза в Албанию, а всего-навсего пропуск в отделение интенсивной терапии.
Окошко было широким. Ральф просунул туда руку и взял женщину за запястье, прежде чем она успела отдернуть руку. У него появилось странное и неприятное ощущение – безболезненное, но очень четкое, – что оранжевые шипы проходят сквозь его плоть, не находя, за что зацепиться. Ральф осторожно сжал ее руку и почувствовал небольшой всплеск силы, который для него был не опаснее дробинки. И вдруг чопорно-официозная оранжевая аура отступила от ее руки, и рука стала цвета ауры Ральфа. Женщина вздрогнула и резко подалась вперед, как будто кто-то вывалил ей за шиворот целый стакан кубиков льда.
– Да, сэр, – быстро проговорила она, и Ральф отпустил ее запястье, так чтобы она смогла дотянуться до стола. Бирюзовое мерцание вокруг ее руки опять превратилось в оранжевое; изменение шло от плеча к запястью.
Но я мог бы сделать ее синей всю целиком, подумал Ральф.
Он вдруг вспомнил, как Эд цитировал ему Евангелие от Матфея: «Тогда Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался…» – и ему стало страшно и стыдно. Он снова подумал о вампиризме и о том знаменитом отрывке из Пого:
Когда рука справочной дамочки вновь возникла над столом, она держала два ламинированных розовых беджика с надписью: ИНТЕНСИВНАЯ ТЕРАПИЯ/ПОСЕТИТЕЛЬ.
– Вот, пожалуйста, сэр. – Ее учтивый и вежливый тон был совсем не похож на ее прежнюю манеру общения. – Простите за задержку.
– Спасибо, – сказал Ральф с нажимом. Он взял беджики и сжал руку Луизы. – Пойдем, дорогая. Нам надо