Бессонница

Едва эта мысль промелькнула у него в голове, табуретка жалобно скрипнула и действительно начала медленно отъезжать назад по паркетному полу. Ральф не обратил на это внимания. Он не обратил внимания и на ноющую боль в боку, и на внутренний голос, который вопил, чтобы он прекращал это занятие, потому что ничего этого нет – ему снился сон наяву, как в книге Холла; такое нередко случается с теми, кто страдает бессонницей, и хотя этих маленьких человечков на улице на самом деле не существует, но он-то стоит тут на самом деле, и табуретка под ним медленно отъезжает, и он может вполне реально сломать себе что-нибудь, если табуретка все-таки выскользнет из-под него и он рухнет на пол, и как он потом собирается объяснять, что случилось, врачам из городской больницы?

Ральф опять потянулся вперед, по пути отодвинув в сторону картонную коробку, из которой, как странный острый перископ, торчала половина звезды для рождественской елки (и уронив на пол вечернюю туфельку без каблука), и все же нашел, что искал, в левом дальнем углу: старый бинокль Zeiss-Ikon.

Ральф слез с табуретки как раз в тот момент, когда она уже была готова выскользнуть из-под него, подвинул ее поближе и снова залез на нее. Но все равно не сумел дотянуться до бинокля. Тогда он взял рыболовный сачок, который лежал рядом с корзиной и коробкой для мотыля, и со второй попытки подцепил футляр с биноклем. Подтянул его чуть вперед, так чтобы можно было дотянуться рукой, потом слез с табуретки, наступил на упавшую туфельку… и больно вывернул лодыжку. Ральф пошатнулся, раскинул руки для равновесия и только чудом не влетел лицом в стенку. По дороге обратно в комнату он почувствовал, как под повязкой на левом боку разливается жидкое тепло. В конце концов рана все-таки открылась. Чудесно. Просто чудесная ночь, Ральф Робертс… И давно ты отошел от окна? Он точно не знал, но вроде бы достаточно давно, и он был почти уверен, что эти маленькие лысые доктора уже уйдут к тому времени, как он доберется до кресла у окна.

Ральф резко остановился; футляр с биноклем закачался, оставляя за собой длинную тень, которая металась взад-вперед по полу, залитому светом оранжевых уличных фонарей, как будто уродливым слоем краски.

Маленькие лысые доктора? Так он назвал этих маленьких человечков? Ну да, потому что так их называли они – ребята, которых эти самые лысые доктора якобы похищали… изучали… и иногда оперировали. Это были врачи из космоса, проктологи из великого извне. Но это было не главное. Главное было…

Так их называл Эд, вспомнил Ральф. В тот вечер, когда он звонил мне и предупреждал, чтобы я не совался в его дела. Он сказал, что такой вот доктор рассказал ему о Кровавом Царе, и о Центурионах, и обо всем остальном.

– Да, – прошептал Ральф, и по спине снова прошел холодок. – Да, он именно так и сказал. «Доктор мне рассказал. Маленький лысый доктор».

Когда он дошел до окна, он увидел, что эти странные ребята все еще там, хотя, пока он ходил за биноклем, они сошли с крыльца Мэй Лочер на тротуар и стояли теперь как раз под оранжевым фонарем. Ощущение, что по ночам Харрис-авеню напоминает опустевшую после спектакля сцену, вернулось и даже усилилось… но кое-что изменилось. Теперь сцена была не пустой, правильно? На ней шла какая-то зловещая полуночная пьеса, и эти двое на сцене были уверены, что в зрительном зале никого нет.

А что они, интересно, сделают, если узнают, что в зале есть один зритель, подумал Ральф. Что они со мной сделают?

Теперь у маленьких лысых докторов был такой вид, как будто они достигли какого-то соглашения. Вблизи они были совсем не похожи на докторов, несмотря на белые халаты, – скорее они выглядели как инженеры или лаборанты, выходящие со смены на фабрике; как двое приятелей, которые остановились на пару секунд за воротами, чтобы обсудить некую животрепещущую тему, которая не могла подождать даже до ближайшего бара, впрочем, они вовсе не собирались разводить споры… все обсуждение займет пару-тройку минут, тем более что в итоге они все равно согласятся друг с другом.

Ральф достал из футляра бинокль, поднес его к глазам, потерял еще пару секунд, настраивая резкость, и только потом понял, что забыл снять чехлы с линз. Он снял их и снова поднял бинокль к глазам. На этот раз две фигуры под фонарем тут же возникли в поле его зрения – большие и идеально освещенные, но размытые. Ральф подкрутил регулятор резкости, и двое мужчин почти сразу попали в фокус. И у Ральфа перехватило дыхание.

Он смотрел на них очень недолго, секунды три; потом один из мужчин (если это были мужчины и вообще люди) кивнул и положил руку на плечо второму. Они оба развернулись и пошли прочь, оставив на обозрение Ральфу только лысые затылки и гладкие белые спины. Всего три секунды – максимум, но Ральфу хватило и этого. Ему стало нехорошо.