Бесспорное правосудие

– В конце этого месяца Гарри исполнится шестьдесят пять, – сказал Лэнгтон. – Контракт у него заканчивается, но ему хотелось бы продлить его еще на три года. Его сын Стивен поступил в Редингский университет. Только что приступил к занятиям на первом курсе. Для них это большая радость. Но это означает, что юноша не будет зарабатывать, и это их напрягает. Им удастся справиться с ситуацией, но, если Гарри продержится здесь год-другой, будет легче.

– Еще на три года его вполне хватит. Если здоровый мужчина хочет работать, ему рано выходить на пенсию в шестьдесят пять, – прибавил Лод. – Можно дать ему отсрочку с возможностью ежегодного продления и посмотреть, что из этого выйдет.

– Он вполне компетентный старший клерк, – согласилась Венис. – Добросовестный, методичный, аккуратный, и деньги получает вовремя. У меня нет к нему никаких претензий, но с того времени, как он сменил здесь своего отца, многое изменилось. Он не старается идти в ногу с новыми технологиями. Правда, есть еще младшие клерки, Терри и Скотт. Этому поколению все новое дается легко, поэтому мы здесь не проиграли. Мне нравится Гарри. Нравится его учебный плакат, личный архив и маленькие флажки, отмечающие наши достижения. Но и ему надо вовремя уходить. Как и всем нам. Вы знаете мою точку зрения. Нам в «Чемберс» нужен менеджер. Если мы собираемся расширяться – а мы уже расширяемся, – главный офис и службы нуждаются в модернизации.

– Ему будет тяжело уйти. Он отдал тридцать девять лет нашей коллегии адвокатов, до него здесь работал старшим клерком его отец.

– Господь с тобой, Хьюберт, – вскричала Венис. – Ты ведь его не увольняешь! Он проработал здесь тридцать девять лет и достиг пенсионного возраста. У него будет пенсия, и, конечно, ему еще что-то дадут в виде бонуса. Естественно, ты хочешь, чтобы он остался. Тогда можно будет потянуть с принятием другого трудного решения. Ты хочешь еще на три года забыть о том, в чем действительно нуждается «Чемберс», и ничего не предпринимать. А сейчас, простите, мне нужно работать. Ответы на свои вопросы вы получили. Если мой голос чего-нибудь значит, тогда Джонатан Сколлард получит второе место, а с Гарри контракт не продлят. И пожалуйста, вы оба, включите наконец мозги! Почему не принимать взвешенные решения?

Мужчины молча смотрели, как она идет к двери. «Боже, – подумала Венис, – какой ужасный день! Просто кошмар! А теперь надо еще прищучить Саймона Костелло». Дело, конечно, терпит, но ей не хотелось его откладывать: нет настроения проявлять милосердие к мужчинам. Но напоследок надо еще кое-что сказать этим архиепископам. Остановившись у двери, она взглянула на Лода.

– И не бойтесь обвинения в женоненавистничестве. После Хьюберта я старший член коллегии и, став главой «Чемберс», поправлю картину.

Глава седьмая

Эш сказал, что будет у нее на Пелхем-плейс в шесть тридцать, и Октавия уже к шести часам была готова и ждала его, беспокойно переходя из небольшой кухоньки к окну слева от гостиной, откуда сквозь цокольные решетки открывался подход к дому. Впервые она сама приготовила для него ужин, впервые он войдет в ее дом. До сих пор он сам звал ее куда-то, а если Октавия приглашала его войти, говорил с таинственным видом: «Еще не время». Она ломала голову, не понимая, чего он ждет. Большей уверенности в правильности выбора, нужного момента для символического вступления в ее жизнь? В себе она не сомневалась. Она любит его. Он ее мужчина, ее человек, ее возлюбленный. У них еще нет близости, но она будет. Всему свое время. Сейчас ей достаточно радостной уверенности в том, что она любима. Октавии хотелось, чтобы об этом знали все. Вот бы поехать с ним в монастырь, похвастаться – пусть эти высокомерные девчонки знают, что и у нее может быть мужчина. Ей хотелось обычных вещей – обручального кольца, подготовки к свадьбе, обустройства общего дома. О нем нужно заботиться, его нужно любить.

Одну грань его власти она не полностью осознавала. Эш был опасен. Она не знала, насколько опасен и чем именно, но одно точно знала: он не из ее круга. И не из тех кругов, которые были ей известны или могли быть известны. Находясь с ним, Октавия испытывала не только восторг и волнение нарастающего желания, но и дрожь близкой опасности, это питало ее бунтарское начало, и она чувствовала, что впервые живет в полную силу. У них был не просто любовный роман, но и братство товарищей по оружию, союз наступательный и оборонительный против домашнего конформизма, против ее матери и того, что было матери дорого. И мотоцикл был частью такого Эша. Обхватив юношу руками, она чувствовала стремительный поток холодного ночного воздуха, видела дорогу, бегущую серебристой лентой под колесами, и ей хотелось кричать от радости и торжества.