Бесстыдница (Эксгибиционистка)

Ее встречи с Хаусманом совпали с переходом на работу в «Пульс», с периодом превращения едва оперившегося желторотого птенца в классного журналиста. Сам Хаусман руку к этому не приложил, но для Джослин тем не менее до сих пор ассоциировался с ее взлетом. На самом деле Джослин своим успехом была обязана войне – обстоятельства вынудили издателей и редакторов преодолеть недоверие и даже враждебность к журналистам женского пола. Джослин же так умело воспользовалась этим подарком судьбы, что по окончании войны перебралась из американской редакции в парижское бюро. В Париже было куда приятнее и спокойнее. Правда, свободного времени почти не оставалось, но зато все были настолько заняты, что подглядывать друг за другом было попросту некогда. И у каждого был свой участок. Джек Шоу освещал вопросы политики. Марвин Федерман занимался бизнесом, экономикой, а также планом Маршалла. Джослин и Харвард Уезерил вели самые спокойные разделы – религии, образования, науки, спорта и культуры. Джослин никогда даже в голову не приходило, что в один прекрасный день ей доведется взять интервью у Мередита Хаусмана. Сентиментальность всегда была ей чужда. Теперь же при мысли о предстоящей встрече с Мередитом на душе у нее вдруг потеплело. Сколько времени прошло с тех пор? Тринадцать лет? Интересно, как изменился он за эти годы.

Она пошла к Шоу, показала телеграмму от Таурнера и договорилась о поездке в Монтрё.

– Пожалуйста, в любое время, – сказал Шоу.

– Даже завтра?

– Бога ради, – улыбнулся он. – Отдохнешь немного.

– Спасибо.

Джослин вернулась в свою клетушку, сняла трубку телефона и позвонила в Монтрё.

– Мередит? Это Джослин.

– Джослин?

– Джослин Стронг, – произнесла она со значением. – Неужели ты забыл меня, дорогой?

– Ах, да, конечно. Э-э-э, как дела?

– Замечательно, спасибо, – сказала она и приумолкла. Потом решив, что Мередит уже достаточно помучился, сжалилась и добавила: – Я звоню по поручению «Пульса». Они заказали репортаж о тебе с обложкой и разверткой, приуроченный к премьере «Двух храбрецов», и поручили мне взять у тебя интервью. Это удобно?

– Чтобы ты приехала сюда?

– Да. Если ты не против, конечно.

– Нет, я не против. Я хочу сказать, что это замечательно. Пожалуйста, в любое время. Мы будем здесь еще недели три.

– Как насчет завтра?

– Прекрасно.

– Мне будет очень приятно снова увидеть тебя, – вкрадчиво сказала она, тщательно подбирая слова. «Приятно» подошло идеально – общепринятое и вместе с тем такое кокетливое, обволакивающее и многозначительное. С намеком. Хотя особых причин кокетничать с Мередитом у Джослин не было. Скорее, это вышло у нее машинально, в силу привычки.

– Мы с Карлоттой будем рады тебя видеть. Ты остановишься у нас, надеюсь?

– Я могла бы снять номер в гостинице. Платит-то «Пульс».

– Нет, нет, я и слышать об этом не хочу.

– Что ж, в таком случае, если ты и впрямь не возражаешь, это многое упрощает.

– Конечно, не возражаю.

– Отлично. Чудесно. Я приеду завтра к вечеру.

– Позвони, когда приедешь. Я пришлю за тобой машину.

– Хорошо. Спасибо.

Она взяла в кассе сто тысяч франков – примерно триста долларов – отослала Клода за билетами на поезд и поехала домой паковать вещи. Собиралась она быстро, привычно покидав все необходимое в легкую дорожную сумку. Джослин приходилось ездить довольно много, так что она давно уже знала, без чего может обойтись в дороге и на новом месте. Так что времени на сборы она не тратила. Лишь взяв по привычке диафрагму и сунув ее в сумочку, Джослин призадумалась – понадобится ли ей диафрагма в эту поездку. Впрочем, колебалась она недолго. Застегнула сумочку и пошла за блокнотом, в котором отмечала все материалы, что отсылала в Нью-Йорк.