Бестиарий. Книга странных существ

Лестница продолжала загибаться крюком, утыкаясь в чердачную дверь. Шкет приземлился на широкой площадке, которая нависала над вторым этажом. Чердак, запертый аж на три замка, его не интересовал. На грязном полу ему было по-королевски комфортно. Он скинул сапоги, постелил промокший бушлат вместо простыни и завалился сверху. Сон вполз в него быстро и разом высосал сознание из продрогшего тела.

Его разбудил звук снизу — то ли кашель, то ли лай. Всюду густел мрак, ветер гудел в щелях старого дома. Пахло плесенью. Шкет привстал и выглянул на лестницу. Этаж исчез, словно здание затопило нефтью. В темноте тут и там вспыхивал зеленый огонек.

Шкет шумно сглотнул. В памяти всплыли разговоры с дружками. «Плохой это дом, даже зверье чует», «Поселилось там что-то после пожара», «Думаешь, все сгинувшие жильцы переехали?»

Ступенька за ступенькой растворялась лестница на чердак. Шкету стало тяжело дышать. Прогоняя хмель, крепла вонь. Чернильная река поднималась, а вместе с ней что-то еще. Оно на мгновение вынырнуло из укрытия — неправильное, нескладное, огромное.

Пальцы не слушались, но Шкет все же нащупал в кармане зажигалку. Он вытянул руку вперед и надавил на кнопку.

Щелк.

В маленьком кусочке света Шкет успел разглядеть поросшее мхом лицо. Зажигалка чуть не выпала из руки. Пламени не хватило надолго, и спустя несколько секунд все пространство заволокло тьмой. Лицо было в паре метров от Шкета, а за ним… болотного цвета туловище, вросшее в стены и потолок.

Щелк.

Никого, только юркие тени на осколках пола. Огонь вновь потух, и что-то дернуло Шкета за ноги. Отсчитав копчиком несколько ступенек, он вырвался и стал ломиться в чердачную дверь. Шкет ее не видел, он не видел вообще ничего, словно ему вырвали глаза. А вот запах он чуял, и от одного этого заплесневелого духа в тощем животе переворачивались внутренности. Сжимая зажигалку, Шкет повернулся к лестнице. Казалось, тьма залезла в каждый кусочек этого здания, в каждую щель, а теперь решила поселиться и в нем. Руки тряслись, зажигалка в ладошке приросла к коже. Шкет нащупал кнопку, но выпустить наружу огонь не хватало духу. Он знал, что увидит в неровном свете, знал, что никогда больше не покинет этот дом. Шкет знал, что прямо сейчас умрет.

В лицо дунула теплая волна гнили, что-то коснулось плеча. Шкет последний раз в жизни поднял зажигалку.

Щелк.

Чисть (наблюдатель Дарья Зарубина)

— Люсён, мне очень-очень нужно, чтоб ты приехала.

Голос у Лерки был такой, что у меня сердце скатилось в пятки.

— Что случилось? Валерия, хватит меня пугать!

— Ты приезжай, ладно, — повторила Лерка мертвым голосом.

Я схватила такси, внутренне готовясь к худшему, и совершенно не в силах представить, в чем это худшее могло заключаться. Лерка жила одна, ни с кем не встречалась и была такой лентяйкой и пофигисткой, что привести ее в настолько угнетенное состояние могло лишь что-то поистине ужасное.

Я, в отличие от нее, никогда не отличалась слоновьим спокойствием, поэтому за двадцать минут пути так себя накрутила, что готова была увидеть заляпанные кровью стены, разбросанные повсюду вещи и порубленные на куски тела Леркиных соседей, которые та неумело толкает в черные мешки для мусора.

Я так качественно приготовилась закричать от ужаса, что даже открыла рот, когда Лерка молча впустила меня в квартиру — и осталась стоять с открытым ртом.

По счастью, трупов и крови не было. Но это было не так удивительно. Не было груд барахла. Не было заваленных одеждой стульев, брошенных где попало чулок и трусиков. В мойке не оказалось ни одной грязной тарелки, и сама мойка и — о, ужас! — электроплита сияли чистотой.

— Лазарева, тебя похитили инопланетяне? Подменили? Или ты завела мужика, и он наконец научил тебя «пылюку вытирать»? — брякнула я первое, что подсказала фантазия.

Лерка, бледная, с темными кругами под глазами, смотрела на меня с отрешенной ненавистью.

— Если ты сейчас прохрипишь: «Мозги!», я закричу и убегу, — предупредила я, надеясь, что Лерка наконец скажет хоть что-то, чтобы я удостоверилась, что она живая. Видок молчащей, бледной до синевы Лерки в чисто убранной квартире вызывал самые тревожные мысли.

— Дура ты, Люсёна, — выдавила подруга. Пошатнулась, прислонилась к стене. — Какой мужик, какие мозги! Прокляли меня, — и в ответ на мой удивленный взгляд добавила, — вот этим всем и прокляли.

Я поставила сумку на пол, бросила на столик у зеркала шарф и, скинув у двери туфли, прошла к плите, где стоял отдраенный до блеска Леркин стальной чайник. Рядом на идеально чистой белоснежной салфетке стоял заварочный чайничек.

— В смысле? Давай ерунды не будем говорить. Чайку врежем, и расскажешь, кто тебе такую чистоту навел. Может, я бы тоже к себе наняла. А то моего благоверного никто что-то никак чистотой не проклянет. Устала за ним грести.

— Навел чистоту… — явно не вслушиваясь в мои слова, повторила Лерка. — Только не мне, а на меня. Как порчу.