Бестиарий спального района

Матвей всю жизнь очень боялся к кому-нибудь невзначай задом повернуться, ибо газы из него выходили почти непрерывно. Потому слыл человеком хотя и страдающим метеоризмом, но хорошо воспитанным. В школе, где он работал учителем по начальной военной подготовке — это было удобно, потому что часто ученики сидели в противогазах, — Мотю любили, а по поводу непроизвольного газоиспускания — сочувствовали. До того, что на последний День защитника Отечества подарили, помимо бутылки коньяка, патентованные противометеоритные трусы. Матвей тогда чуть не умер от смущения и стыда, хотел даже увольняться, но, когда выяснилось, что трусы подарила мужская часть коллектива — директор, физкультурник, трудовик и молодой географ, — причем подарила втайне от женской части, немного успокоился. «Не бзди, Маттеус, — пошутил тогда разбитной физрук, — прорвемся!» Трусы эти, впрочем, почти не носил — в них его крайне неприятно и как-то безысходно пучило. К тому же гнилостного запаха отрыжка покою не давала.

Хорошо было бы не в школе работать, а в армии служить, в химвойсках. Но в армию Матвея не брали по причине плоскостопия.

«Горькая наша боканоновская доля, — размышлял Мотя, преследуя монголоида. — Для чего нас создали? Зачем мы живем? Всего-то и смысла — воздух портить. Ну да, нечисть же мы… Но к чему тогда создатель наш, кто бы он ни был, дал нам добрые, любящие сердца? Какая злая ирония двигала им, когда ко всему обрекал нас еще и на одиночество? Всегда стремиться к любви — и всегда быть одному-одинешеньку… Маленького боканончика, которого я рожу в пятьдесят лет, думал Матвей, конечно же буду любить, жалеть, воспитывать. Но ведь это не та любовь, совсем не та…»

Он из последних сил сдерживал рвущиеся наружу газы — боялся выдать себя раньше времени. А время настанет! Мотя чувствовал это и вновь убеждался, что когда-то давно нашел верный ответ на мучивший его вопрос: он живет для того, чтобы защищать тех, кого любит. Пусть даже защищать своей непереносимой вонью, но — защищать!

Его богиня со своим спутником вошла в лес. За нею последовал монголоид. Матвей втянулся туда последним.

5

— Вот, Смирнов, на этой лужайке и остановимся, — сказала Вика. — Кто-то тут, видишь, шашлыки уже жарил, кирпичи стоят. Ставь сумку и давай-ка хворосту набери.

— Викусь, — засомневался Дима, — что-то очень уж от дорожки близко. Люди ходят, увидят нас…

— И пусть смотрят! — заявила Вика. — Мы что, плохое что-нибудь делать будем? — Глядя на мужа, она медленно облизнула губы. — И вообще, риск придает сексу пикантность.

Дима вздохнул, поставил сумку, вытащил из нее туристский топорик и двинулся к ближайшей березке. Вика тем временем уселась на удобное бревнышко, вытянула ноги, запрокинула голову, закрыла глаза и мечтательно улыбнулась.

Дима примерился и нанес березке первый удар.

Из глубины леса протяжно заухало. Дима замер.

— Ё-моё! — сказал он испуганно. — Это еще что такое?

— Да филин какой-нибудь, — легкомысленно ответила Вика. — Чего ты испугался-то?

— Филины, — возразил Дима, — и совы там всякие, они по ночам только ухают.

— Да какая разница? Ты, в конце концов, хочешь или не хочешь, а, Димкин? Ну ладно, заждался, мальчик, ну иди ко мне… Первый сеанс, дрова потом… — Вика потащила через голову свой топ.

В этот момент на лужайку вышло сразу трое мужиков: с одной стороны — двое молодых, коренастых, коротко стриженных, с бычьими шеями, чистые братки; с другой — рубщик мяса с Бугровского рынка.

— Ёкэлэмэнэ! — воскликнул один из братков, глядя на рубщика. — А ты, косоглазый, куда приперся-то? Тебя кто звал-то? Понятия не для тебя, что ли? Давай вали, пока цел! Ты, чувак, — обратился он к отвесившему челюсть Диме, — тоже свободен. А ты, красивая, — браток уставился на замершую с тряпочкой топа на голове Вику, — оставайся. Мы пацаны правильные, обижать не будем!

Второй заржал.

Рубщик мяса оскалил зубы и зарычал. С деревьев полетели листья.

— Ой, страшно! — издевательски пропищал первый браток.

— Я щас прям обосрусь! — подхватил второй.

Вика наконец сняла топ. Глаза ее странно блестели.

Рубщик двинулся на братков.

— У, лешаки проклятые! — прохрипел он.

— Не ссы, абасы! — проронил второй браток. — Наша территория, сейчас свистнем, братва подвалит, последний глаз на очко натянем!

На лужайке появилось новое действующее лицо. Дима узнал нелепого очкастого дылду, мельком виденного на рынке.

— Руки прочь от девушки! — выкрикнул очкарик. — Все прочь! Девушка, ничего не бойтесь, я с вами!

— Ну, бля, набежало! — усмехнулся первый браток. — Ты-то куда, лошина позорная?

— Девушка, ложитесь! Лицом вниз! Быстро! — Очкарик дал петуха, но Вика почему-то послушалась и упала ничком.

Очкарик повернулся к браткам и рубщику спиной.

…Что было потом, Дима помнил плохо. Его неудержимо рвало, а на лужайке никого, кроме рыдающей Вики, уже не осталось. Только, в успевших надвинуться и даже сгуститься сумерках, как показалось, выглянуло из-за деревьев лицо с косматыми бровями, коротко, жутко ухнуло и исчезло.

…Когда они добрались до дому, совсем стемнело.