Бестиарий спального района

— Ну тебя, Смирнов, к чертовой матери с твоим экзотическим сексом! Извращенец! — сказала Вика, запираясь в ванной.

«Ну вот, — подумал Дима, — как всегда… Переклинится на дряни какой-нибудь, меня втянет, а потом я же и виноват. А кто ж еще виноват, как сказала Вика, когда в прошлом году ей на трусы, что на балконе на веревке сушились, голуби нагадили. Ты, Смирнов, и виноват!..»

…А смотрящий леший Викентий, сделав строгий выговор двум молодым отморозкам, Аркадию и Григорию, принял окончательное решение: пробиваться к этому… к Вильмоту… а то погибнет лес.

Глава 5 Лед и пламень

1

— З-з-з-з! — басовито звенят высоковольтные провода.

— З-з-з-з! — вторят вьющиеся на чахлыми цветами мушки.

Август, зной. Девятилетняя Злата сидит на занозистом деревянном ящике, принесенном кем-то к опоре ЛЭП. Кругом зонтики. Это такие растения — голый стебель, а сверху вроде абажура. В августе, мама говорила, они ядовитые. А может, в апреле, Злата забыла.

Вообще-то зонтики бывают в ее, Златин, рост — а она девочка мелкая, хотя и крепкая. Тут, под проводами, вымахали в два Златиных роста. Как деревья. Таких больше нигде нет. Папа объяснял — мутанты. Все равно непонятно. От электрического поля, добавлял папа. Тоже непонятно. Поле-то электрическое, это да — вон провода какие, — только зонтики-то при чем?

Жарко. На асфальте — особенно. Тут, на электрическом поле, еще ничего.

Раньше, папа рассказывал, на этом поле картошку выращивали. Совхоз какой-то выращивал. Чудно́е имя — Совхоз. Не русское. Злате представляется черный-пречерный дядька, злой-презлой и старый-престарый. Потому что папа говорил, что он сдох. А когда он сдох, поле захватили под огороды и тоже стали картошку сажать. А потом этих, которые захватили, кто-то прогнал. Теперь тут ничего не сажают — само все растет. Зонтики, кусты разные, трава, цветочки.

Если выглянуть из зарослей, то впереди увидишь большую дорогу — МКАД называется. До нее недолго идти, только дойти трудно — трубы какие-то лежат здоровущие, через них перелезать неудобно. Да и нет там ничего интересного. Машины одни.

Обернешься — улицу увидишь, совсем близко. Машин на ней немного, а на той стороне — пруд. Мама только не разрешала в этом пруду купаться — вонючий он, говорила, грязный. И еще у него недобрая… эта… как ее… репутация, вот! Злата думала, что репутация — это вроде как улыбка. Тоже бывает недобрая. Мама про соседку одну сказала как-то раз: сама сюсюкает, а улыбка-то у нее недобрая. Только откуда у пруда улыбка?

Ну и ладно. Тут, у опоры, тоже неплохо. Вот через одну опору — там страшно, особенно когда стемнеет. Потому что около той опоры глупые люди своих собак и кошек хоронят. Мама с папой очень на этих людей сердились.

Вправо, влево посмотришь — конца полю не видно. Но Злата знает, что справа тоже ничего интересного, а слева поле вдруг переходит в маленькую рощу, а за ней всегда глубоченные лужи, а потом озеро, все травой заросшее. Называется Темное. На другом конце озера трава расступается, там купаться можно, но только одной — ни в коем случае.

Мама, правда, ничего уже не запрещает — она болела-болела, болела-болела и умерла. Теперь мама на небе, но оттуда-то все видно, а огорчать маму не хочется.

Папу тоже огорчать не хочется, только папа и не огорчается больше. Он, как мама умерла, пропал куда-то на целых два дня, пришел совсем пьяный, а потом уехал. Тетя Геля, соседка, сказала: слабый он, как все мужчины, вот и сорвался. Глупости какие! Папа сильный очень, уж посильнее тети Гели. И ниоткуда он не сорвался, просто уехал. Поговорил с тетей Гелей и уехал.

А тетя Геля за Златой присматривает. У нее улыбки недоброй нет, она вообще не улыбается. Строгая, учительницей же была раньше. Но незлая и присматривает не сильно. Все занята чем-то, люди к ней разные приходят то и дело. А сильно-то присматривать и не надо: Злата уже не маленькая. Скоро в третий класс…

Тетя Геля все ждет, когда Злату бабушка к себе в Липецк заберет. Надо, говорит, чтобы до первого сентября. А бабушка, говорит тетя Геля, тоже болеет. Но скоро выздоровеет и заберет.

В Липецк неохота, Злате в своем классе хорошо. Но тут уж ничего не поделаешь.

А вообще-то теперь плохо. Без мамы. Что дома, что в Липецке.

Злате надоедает сидеть, она поднимается с ящика, выходит из зарослей гигантских зонтиков, бредет по тропинке налево, поминутно отвлекаясь на жучков-червячков. «Дойду до больших луж, — думает Злата, — посмотрю на паучков, что по воде бегают, и — домой. Тетя Геля ужином накормит, а спать я сама улягусь».

Ой, в кустиках слева лягушонок! Какой хорошенький! Куда ты? Не бойся, дурачок!

Что-то мягкое под ногами, пищит. Злата отступает в сторонку.