Бестиариум. Дизельные мифы (сборник)

Он посмотрел в глаза начальника станции жестко и спокойно, так, как он смотрел в перископ подводной лодки.

Сурганов смотрел в глаза начальника, а тот косился на его орден Красной Звезды, который, по сути, носить тоже не следовало бы.

– Чо надо? – хмуро сказал начальник станции.

– Нужен транспорт до Манихино.

– Нету.

И тогда Сурганов сунул ему под нос бумагу.

Начальник поежился и сам пошел распоряжаться.

Подвода привезла Сурганова прямо к крыльцу райсовета.

Сцена повторилась – только над председателем темнел на стене один прямоугольник, а не два.

– Я ветеран. – Сурганов посмотрел ему прямо в глаза. Он снова посмотрел так, как смотрел на японский авианосец в перекрестье сетки.

– Мне положено имение.

Председатель сразу сник.

Он засуетился и, не поднимая глаз, стал быстро-быстро теребить бумагу. Зрелище было отвратительное.

Председатель знал, что военным ветеранам положено имение по их выбору.

В право на имение, волей Древних, входили еще крепостные, двенадцать, если отставной воин был одинок, и двадцать четыре, если у него была семья.

Бумаги Сурганова были на двенадцать.

– У нас есть усадьба старого графа. Бывший колхоз «Коммунар». Там, правда, все разбежались, но не извольте беспокоиться. Простите, товари… добрый барин, но у вас… – Он ткнул Сурганова в китель, туда, где на черной ткани горел орден Красной Звезды.

Носить не только советские ордена, но и старые, с крестами и святыми, было запрещено.

Сурганов вынул из кармана другую бумагу и, не выпуская ее из рук, сунул под нос председателю.

– Читать здесь. Второй абзац.

Тот медленно повел глазами, шевеля губами в такт движению зрачков, и добрался, наконец, до строчки «Разрешается ношение любых знаков отличия».

Председатель склонился в поклоне.

Усадьба оказалась запущенной, но, к счастью, очень маленькой.

Барское хозяйство было во многом порушено, а колхозное не выстроено. Всё было, и дом, и флигели, и конюшня, но на всем лежала печать нищеты. А нищета – это не пустота, а заполненность пространства мерзкими нищенскими вещами.

В конюшне не было лошадей, а лишь гнилые доски. Во флигелях провалена крыша. Исправно действовал лишь громкоговоритель на столбе. Эти громкоговорители-колокольчики повесили всюду, чтобы с шести утра до полуночи говорить с народом. Но слов не хватало, и колокольчики хрипели старые песни, из которых вымарали слово «Бог» и прочие символы веры.

Новый дом Сурганова был невелик и сильно обшарпан. Но легкой жизни никто и не обещал, это он понял еще в поезде.

Он сам привел в порядок спальню графа на втором этаже. Мебели тут не было, кроме сломанного рояля и гигантской кровати под балдахином. Такую кровать не перетащишь в крестьянский дом – вот она и осталась.

Через день появилась челядь.

– Я капитан третьего ранга Сурганов, военный пенсионер. Волею божеств… – Голос его задрожал, как дрожал при каждом построении, когда он стоял перед строем краснофлотцев. Каждый из них тогда еще помнил прежнюю присягу, где всякий сын трудового народа звал ненависть и презрение трудящихся на свою голову, если он нарушит торжественную клятву. Они все нарушили присягу – а те, кто остался верен ей, превратились в прах и пепел; те, кто дрался с неведомыми существами, заполонившими мир, сейчас выпадают на землю летним дождем, их съели рыбы и расточили звери.

А оставшиеся выбрали жизнь, и теперь каждый час жизнь напоминала им о предательстве.

Их подводная лодка дралась с японцами в тридцать девятом и топила их авианосцы в сороковом, когда те вышли в море драться с древними божествами с именем своей Аматэрасу на устах.

И вот за это ему дарована земля посреди России и двенадцать рабов.

– Волею божеств, – продолжил он привычно. – Я ваш хозяин и судия. Будем жить честно и дружно, как и прежде. При мне всё будет, как при…

Он замялся, подбирая слова:

– Как при бабушках и дедушках.

Первой к руке подошла старуха, которая не очень понимала что к чему:

– Скажи, милок, а колхозы отменять будут?

Они-то и были – колхоз, бывший колхоз, который перевели в новую крепость. Но тут старуху толкнула в бок ее дочь и жарко зашептала ей что-то в ухо. Видимо то, что это новый барин.

Старуха упала на колени и чуть было не перекрестилась, но вовремя спохватилась.

Сурганов в тоске отвернулся.

Дни потянулись за днями, и он устроил свой быт и управление хозяйством по флотскому уставу.

Дело кое-как налаживалось. Главное теперь – не упустить урожай.

Пришла весна, то время, пока нет комаров, но солнце уже ощутимо пригревает землю.

Сурганов уходил в рощи неподалеку от усадьбы и валялся там на сухой прошлогодней траве.

Как-то он сидел, прислонившись к березе, и смотрел в белое майское небо – не было ни облачка.

Вдруг что-то изменилось в этом небе.

Плыли боевые дирижабли.

Они шли строем – три в первой группе, за ними еще два раза по три.

Даже снизу были видны круглые пятна на месте закрашенных звезд.

Там, во внешнем мире, продолжалась какая-то жизнь, вернее, смерть. Видимо, снова волновался Кавказ, и Общественный совет, верный воле новых богов, следовал ермоловским путем.