Бестия / Поцелуй дочери канонира

Во время обеда, ставшего для них последним, эти женщины сидели по бокам стола, друг против друга. Судя по расположению тарелок и приборов, за столом, очевидно, сидели еще двое — живых или уже мертвых? — во главе и в конце стола, но в комнате их не было. Перед приехавшими были только два трупа, разделенные пурпурным пятном.

Ни у кого не возникло сомнения, что обе женщины мертвы. У старшей, чья кровь окрасила скатерть, сбоку на голове отчетливо виднелось отверстие от пули. Для этого даже не потребовалось повернуть ее голову. Половина черепа и часть лица были обезображены раной.

Вторая женщина была убита выстрелом в шею. Рана удивительным образом не затронула лицо, и оно было белым, словно церковный воск. Широко открытые глаза устремлены в потолок, где застыли темные брызги — должно быть, кровь. Пятна крови виднелись на темно-зеленых обоях, золотисто-зеленых колпачках люстры, словно черные кляксы, пропитали темно-зеленый ковер. Одна капля даже попала на картину и, скатившись вниз по светлой краске, застыла у рамы выпуклой бусинкой.

На столе стояли три тарелки. В двух из них виднелись остатки пищи, остывшей и уже покрывшейся тонкой пленкой. Третья была доверху полна крови, словно кто-то щедрой рукой заполнил ее соусом… соусом кровавой трапезы…

Они обнаружили и четвертую тарелку. Голова навалившейся на стол женщины, чья кровь, брызнув фонтаном из открытой раны, пропитала все вокруг, уткнулась в нее обезображенным лицом, ее темные с седыми прядями волосы, рассыпавшиеся из пучка, частично закрывали приборы, солонку, опрокинутый стакан, прилипли к скомканной салфетке. Еще одна салфетка, насквозь пропитанная кровью, валялась на ковре.

Возле более молодой женщины, волосы которой свесились почти до полу, стояла сервировочная тележка с едой. Кровь забрызгала белую салфетку на ней, белоснежную посуду, оставила следы на корзинке с хлебом. Словно изюмины, крупные капли крови виднелись на тонких ломтиках французской булки. В большом стеклянном блюде лежало что-то вроде пудинга, но Берден, который давно привык смотреть на все хладнокровно и без эмоций, не мог без содрогания отвести взгляд от того, во что он превратился после того, как его залила струя крови.

Много лет, должно быть, целая вечность, прошло с тех пор, как при виде таких зрелищ к горлу Бердена подступала тошнота. Но, с другой стороны, доводилось ли ему прежде видеть подобное? На мгновение все перед глазами пропало, он онемел, так как не мог подобрать слов, чтобы объяснить то, что увидел. И, хотя в доме было тепло, он ощутил внезапный озноб. Сжав пальцы рук, он почувствовал, что они холодны как лед.

Он попытался представить, что же произошло. Грохот выстрела из револьвера, винтовки или чего-то еще более мощного? Грохот, разорвавший тишину, нарушивший покой, тепло, уют. Люди сидят за столом, разговаривают, едят и вдруг этот неожиданный ужас… Но ведь было четыре человека. Двое по бокам стола, один — во главе, и еще один в конце. Он повернулся и обменялся непонимающим взглядом с Бэрри Вайном. В его глазах сквозили отчаяние и подступающая к горлу тошнота. Зрелище потрясло всех.

Наконец Берден с трудом сделал несколько шагов. У него было ощущение, будто к ногам и рукам привязаны гири, в горле стоял комок. Сквозь распахнутую настежь дверь он прошел внутрь дома. Позже, спустя несколько часов, он вспомнил, что в тот момент совершенно забыл о женщине, которая им звонила. Вид мертвых заставил его позабыть о живых, возможно, еще живых…

Он очутился не в оранжерее, а в величественной зале с уходящим на всю высоту дома до самой крыши потолком, освещенную менее ярким приглушенным светом. Он исходил от светильников с серебряным основанием и ламп, вделанных в розетки из стекла и керамики, отчего свет получался нежно-абрикосового оттенка и оттенка слоновой кости. Ноги его ступили на блестящий паркетный пол с разбросанными по нему коврами, которые из-за сочетания красных, коричневых и золотистых цветов с вытканными лилиями Берден определил как восточные. Из залы наверх вела лестница, раздваивающаяся на уровне второго этажа, с площадки которого ступени поднимались на галерею, забранную ионическими колоннами. У подножия лестницы, раскинув руки на нижней ступеньке, лежал мужчина.

Он тоже был мертв. Ковер на ступенях лестницы был красного цвета, и кровь проступила на нем, словно винные пятна. Берден втянул воздух и, поймав себя на том, что непроизвольно поднес руку ко рту, решительно опустил ее вниз. Медленно и сосредоточенно оглядевшись, он неожиданно заметил какое-то движение в дальнем углу залы.

Вдруг раздался какой-то резкий звук, который, казалось, вернул ему голос.

— О Господи! — сдавленно вскрикнул Берден.

Такой звук раздается, когда на пол падает телефон,