Но обо всем по порядку. Начнем с наиболее яркого примера ошибок индивидуальных. Как-то попал в очередной раз Серега Просвиров на одном из экзаменов под горячую профессорскую руку и едва устоял под ее разящими ударами.
Отчего же рука профессорская так вдруг разгорячилась? Превратилась вдруг из прохладно-созидательной в горяче-разящую? Прямо таки разрушающую какую-то?
А дело было в следующем. Были в среде военных некоторые личности, которых угораздило родиться в семьях, в роли глав которых выступали ну очень уж высоконачальствующие отцы. Способностями в учебе «сыны», как правило, не отличались. Избалованные с детства, жизнь вели они яркую и разудалую. И никто не мог им в этом как-то серьезно помешать.
Напротив, все просто так военноначальствующие старались им во всем помочь, везде прикрыть — не дай Бог прогневать высоконачальствующего папу. Нет, справедливости ради надо отметить, что поведенческие границы для «сынов», безусловно, существовали, но были границы эти очень подвижными. А на многочисленные следы, оставленные на контрольно-следовой полосе зыбкой такой границы, старались военноначальствующие попросту не обращать внимания, стыдливо так отворачиваться, предварительно зажмурив глаза. В общем, сквозь пальцы поглядывали на «сыновние» шалости и, как могли, помогали им преодолеть обязательность учебной отчетности, таща за уши все годы их так называемого обучения. Тащили, оставляя на наждаке безжалостной учебной отчетности куски толстой «сыновней» кожи. Иногда таскание это принимало относительно мягкие формы в виде освобождения от различных ненужных таких и, к тому же, таящих в себе немалую опасность экзаменов, «курсовиков», зачетов там каких-то и т. д. Освобождение через выполнение какой-либо трудовой повинности. Плакатик какой-нибудь там намалевать с преподавательского макета, наглядное, так сказать, учебное пособие изготовить. А если нет и таких способностей, то можно, к примеру, носить столы со стульями на экзаменующих кафедрах. На протяжении всей сессии. Сегодня, например, необходимо перенести мебель из аудитории № 113 в аудиторию № 116. А завтра уже становится совершенно ясным, что необходимо уже как раз-таки наоборот: из № 116 в № 113. А можно еще, правильно и очень кстати вспомнили, можно же еще чего-нибудь и как-нибудь красить. В любом случае — работа кипит. «Сыны» вроде бы при деле, не безобразничают, не шалят по обыкновению А в зачетках их, тем временем, в зависимости от степени отцовской крутизны, чудесным образом нарисовывались различные, но неизменно положительные оценки результатов тяжких в интеллектуальности своей «сыновних» трудов…
Но чаще всего таскание за уши сводилось к танцам на ушах преподавателей, к изматыванию их нервной системы прямыми угрозами за отказ в проставлении подопечному положительных оценок. И в конце-концов, преподаватель, носивший погоны, бесславно уступал. Ну не хотел он из-за какого-то моложавого придурка уезжать из Ленинграда в пресловутый Безнадежнинск. Крякнув и перевернув вовнутрь угнетенного организма стаканчик с водочкой, ставил бескомпромиссный, в большинстве случаев, «препод» нужную оценку, сплевывая на сторону и предварительно закрыв полные стыда глаза. А очередной «сын», бодро сглотнув слюну, перешагивал очередной рубеж на пути к получению диплома самого что ни на есть общесоюзного образца.
Осложнения у «сынов» случались при возникновении на пути их бравурного по жизни шествия «преподов», которые погон вообще никогда не носили, или носили когда-то давно, так давно, что и сами-то они уже про это позабыли и давно перестали чего-либо военного бояться. В том числе и высоконачальствующих отцов.
Вот здесь и случилось как раз такое вот досадное для одного из «сынов» пересечение. Пришел как-то принимать экзамен вот такой вот старенький уже, и поэтому бесстрашный в седине своей, классический профессор. Нет, конечно же, оборотов, наподобие: «Милостивый государь» или, к примеру: «Сударь», уже, конечно, не было, это был профессор сложившейся советской научной школы. Но необходимо учесть, что это был профессор в третьем поколении, и порода, безусловно, чувствовалась.
Настроен был дедушка чрезвычайно миролюбиво. Он сходу проинформировал военных о том, что двоек он ставить сегодня не будет: «Раз уж вы допущены до экзаменов, значит, наверняка, чего-то знаете. А посему, если кого-то устраивает оценка «удовлетворительно», можно подойти с зачетной книжкой и далее чувствовать себя относительно свободным. Ну насколько свободными, насколько это возможно в условиях суровой вашей военной службы».
Заслышав это объявление, «сыны» моментально обступают профессора, держа в вытянутых, слегка подрагивающих от радости руках сплошь «удовлетворительные» свои «зачетки». Неожиданно свалившаяся на «сынов» радость беззастенчиво проступает на их слегка задетых пороком лицах. Они уже физически ощущают скудность относительности абсолютной своей свободы и, поправ основополагающие военно-уставные нормы мгновенно исчезают из пределов видимости экзаменующихся военных и личных своих опекунов.