Бестолковый роман: Мужчины не моей мечты

Взяла тему, ушла домой. Не пишется. Встаю – курю – сажусь. Сажусь – встаю – курю. Ни одной мысли по теме. Не по теме – одна: надо менять профессию. Не могу придумать – на какую. Чтобы была однообразная работа. От звонка до звонка. Чтобы не оставаться в редакции, в теме, в беседе, на планерке. Надоело до отчаяния. Не хочу писать статьи. Хочу рассказы. Не хочу знать, почему упали акции. Почему Богучанская ГЭС переходит в частные руки. Почему снижение НДС отрицательно повлияет на деятельность предприятий. Хочу знать другое. Почему люди завидуют друг другу. Почему опасно быть первой. Почему моя начальница съела меня после того, как узнала, что наш общий коллега предложил мне руку и сердце. Я же все равно не вышла за него замуж.

Слезы мешали вникать в тему. Кое-как ушла в творческий поиск. Результатом была довольна: метафоры и легкая ирония расцветили даже промышленную тему.

Но редактору не понравилось. Сказал, в серьезной газете нельзя допускать вольностей с языком. Настроение резко упало. Хотела сказать, ухожу. Не сказала. Он сказал – внедришься, уверен. В тебе есть потенциал. Он не знает, что я не хочу его тратить на экономический еженедельник.

Снег валил крупными хлопьями. Лез в лицо и за воротник. Ноги лениво месили жижу из снега и грязи. В тусклом свете фонарей все лица прохожих казались озлобленными. Машины норовили кого-нибудь сбить. Зеленый свет светофора никак не зажигался. Высотки казались выше, чем раньше. Никому до меня не было дела. Пошла на творческий вечер когда-то известного барда Иваницкого. Там должен быть мой будущий издатель, который обещал вывести меня в люди и познакомить с яркими представителями современной литературы. С самым ярким я уже знакома. С ним. Так и сказал: «Тебе повезло, что попала к гениальному писателю». Свою гениальность он подчеркивал во всем. С двух сторон обложки его журнала – собственный портрет крупным планом. На каждой странице надписи: писатель Топорков беседует с Золотухиным, писатель Топорков читает газету «Слово», писатель Топорков рецензирует книгу стихов Цветковой, писатель Топорков у себя на даче. Других фотографий не было. Зато было множество рассказов безнадежно ограниченных литераторов. В том числе и его. Запнулась на первой же странице. Хотелось взять в руки карандаш и править.

Издатель представил меня подающему надежды прозаику Старцеву По всему видно, надежды он подавал уже лет пятьдесят. Наверное потому, что считал, будто роман доходит до нужной кондиции сам. Как виноградное вино. Поэтому свой опус он закрывал в ящик и не подходил к нему пять лет. Через пять лет дописывал очередную главу. И опять закрывал в ящик. Открывал еще через пять лет. Есть надежда, что до конца дописать не успеет. Его потомки скажут только спасибо. В том числе и я.

В зале ЦДЛ, рассчитанном на 600 мест, заняты были меньше сотни. Одно кресло выделялось особенно – в нем сидел Лимонов. Издатель говорит:

– Я с ним знаком еще с 70-го года.

Но Лимонов свое знакомство с Топорковым ничем не выдал. Тогда Топорков предпринял еще одну попытку для подтверждения своей популярности.

– С Иваницким я знаком с 60-го года.

Но Иваницкий свое знакомство с издателем тоже ничем не выдал.

Иваницкий пел про ястреба в высоте. Про курортный роман. Про годы мудрости. И просто про деревья. Он не понимал, что его ястреб давно разбился, курортный роман закончился, а деревья облетели. Мне стало его жаль.

В антракте встретилась с неизвестным писателем Владимиром Прошкиным. Его книга произвела на меня такое же впечатление, как «Парфюмер» Зюскинда. Смешанное чувство восторга и ужаса. Я ему так и сказала. Он удивился. Закрылся от меня рукой. Отодвинулся. Внимал молча. Талантливые люди никогда не говорят. Они пишут. И не считают себя талантливыми. А зря. Если бы им такую напористость, как у неталантливых, неталантливые не мешали бы талантливым. А пока все наоборот.

Ночью приснился сон. Стою у огромного книжного стеллажа, высотой с пятиэтажный дом. Первые этажи заставлены книгами Топоркова и Старцева. Все в одинаковых обложках и под одним названием. На самом верху едва видно две других книжки – Прошкина и моя. Под названием «Обнаженные чувства». Во сне мне дотянуться до них не удалось.

Утром меня ждала статья про алюминиевый рынок. Первая мысль – будь он проклят. Но за рынок платили деньги. А за рассказы – нет. Поэтому проклятие сняла. Нехотя. Результат моего упорного труда редактор принял без особого энтузиазма. С поникшим видом поплелась в столовую.