Бестолочь

Почувствовав счастье и гордость щетин,

В тепле, у камина зажёг сигарету.

И, вдруг, себя жизни царём ощутил.

«Карету мне, типа, карету!»

Внезапно, сорвало с руки тормоза.

В картон полетели игривые пятна –

И вправо и влево, вперёд и назад…

Картина пока не понятна.

Мольберт раскалился, творят виражи

Потёртые, верные много лет, кисти.

И вот, на столе, будто вечность лежит

Шедевром испорченный листик.

И снова покой… И опять не король.

И снова один. Сижу в кресле-качалке,

Исполнив последнюю главную роль…

Художник умрет.

И не жалко.

1.11.2003

Отцу

Застенчивой улыбки свет даря,

По-прежнему со мною каждый миг ты делишь.

Во сне со мною часто говоря,

По-прежнему в меня безудержно ты веришь.

С одним отцовским словом «хорошо»

В сравненье не идут все льстивые подвохи.

Что значат клады все, что ты нашёл,

С одной всего отцовской фразой: «Это плохо»!

Я горд, что я похож. Я – сын Петра!

Сын Человека Настоящего! Но это

Не всё – я предан верности ветрам, -

Горжусь я тем, что – сын Великого Поэта!

Когда ж нещадно бьёт судьба меня,

Я верю свято, не сбиваясь с жизни ритма,

Что самый лучший стих твой – это я,

Я самая твоя удачнейшая рифма.

4.07.2005.

Стук (поэма)

Вам слова мои уши не мнут?

Потопчитесь немного на месте,

А в ближайшие двадцать минут

Только я буду ваш балетмейстер.

Суетливая брань, кутерьма –

Из такого густого дерьма

Чтобы вылезти – вы, сперва, влезьте

В тот котёл, что для вас теперь мал –

Искупайтесь в деньгах или в лести.

Потрубим в изобилия рог!

Из ушей ваших выскочит вата.

Не ступайте за сердца порог –

Это может для вас быть чревато.

Говорю, не жалея совсем:

Хоть и так все вы кривы и косы,

Брошу в зубы и в руки вам всем

Голой правды свои абрикосы!

Ведь полемику страха со злом

Завязал очень крепко, похоже,

Монотонным и серым узлом

Монотонный и серый прохожий.

Куда захочешь – туда паришь.

Прямо из палаты хохочущей больницы.

– Куда летим?

– Березники-Париж!

– Как угодно! Хоть Монако-Ницца!

Граждане, внимание!

Начинается абрикосомания!

Вжал до ста –

Пожалуйста!

                        I

Молодых людей приговорили

                                        к смерти.

Ох, лопаты радуются

                                        и траншеи!

Веселей! Скорей длину верёвки

                                         смерьте!

Веселится виселица

                                    новым шеям!

Опухли от слёз девицы,

Казнённых мятежников жёны.

Примерно им лет по тридцать.

Супруги глазами прожжённый,

Мятежник затих и умер…

Узлами для храма свечи.

Темнеет уже и сумер-

ки душат петлёю вечер.

И в сумерках видится, будто

У виселиц форма креста.

А в главной петле – не то Будда,

Не то кто-то вроде Христа.

Лицо его цвета сливы.

Красиво висит. Счастливый.

Судья же, отдав приказанье: «Повесьте!» -

Уселся за праздничный стол.

И выпил за жизнь и здоровье по двести,

И за правосудие – сто.

Жалкое зрелище.

                               Какая досада!

Спивается идеал

                               Маркиза де Сада!

Не каждую дверь открывать!

Не сметь ослаблять свои вожжи!

А в доме судьи уползла под кровать

Любовь.

Но об этом – позже.

«Слишком уж много в нём было сарказма!»

Такой для убийства мотив

Очень нервирует, как при оргазме

Порвавшийся презерватив.

Кулак молодого свинцонка гораздо

Здоровей, тяжелей и красивей, чем висмут.

Тела молодые бороться горазды,

Налепив на глаза треугольную призму.

Чувствуешь запах сгоревшей

                                            проводки

В самой глубине всеобъемлющей глотки?

Однажды, после обеда,

Судью спросят, дедушку, внуки:

«Что делал ты в жизни, деда?

Что главное в жизни? Ну-ка!»

И дед перед смертью даже

Им без сожаленья скажет:

«Перевешал людей больше ста я.

Но ни в первый раз… даже ни в сотый,

Человече-пчелиная стая

Не рвалась защищать свои соты.»

Исскрипелся подиума паркет,

Модельеры новую придумали шалость –

В моде – носить на голове пакет,

И, желательно, чтоб при этом не дышалось.

Нет, я не философ!

Не Розанов, не Лосев!

Но я увидел, вдруг, такое,

На что смотреть довольно сложно –

В больницах нет свободных коек,

И всем диагноз ставят ложный.

Подождём пока всех перевесят

За врачей палачи. Ну, уважим!

Могут в день – пятерых, могут десять.

Я увидел, как спрятался даже

Человек джентельменской стати

За стеной трёхэтажного мата –

Смерть приходит всегда не кстати,

Как повестка из военкомата.

Кто пил вино, икру жевал,

Тот вряд ли знает слово «язва».

К двери подходит в кружевах:

«Кто там?.. Ах, смерть?.. Тебя не я звал.

Какой вопрос ещё возник?

Пора уж голову на плаху?!

Не лучше ль вместо сей возни

Тебе отсюда сгинуть на хуй?!»

И смерть, набравшись свежих сил,

Пошла работать по заказу –

Её как раз прийти просил

Один бедняк, больной проказой.

Зачем судьба вот так капризна?..

…Традиционное молчанье.

И свадьба – по свободе тризна,

И смерть – с бессмертием венчанье…

…Угробят в России

Второго мессию…

                                     II

Обновить блокноты и тетради…

Чего ради?

Упиваясь восторгом,

Крутить результаты,

Перелистывать даты,

И, смущая вас торгом,

Извиняться, что датый,

Да, к тому же, не при параде –

Чего ради?

Словно стал ни на что не гожий,

Чувствуя, крыша как в истоме вспотела.

Лихорадка – рука по коже,

Запах испарины изящного тела.

Почему после танца ухОдите?..

Вам приглянулись рожи те?..

Как вы можете!

Куда вы уходите? Стойте!!!

Я знаю – вы большего стоите!!

Любезная, для вас – фуршет,

К столику прошу.

За вами тянется уже

Заинтересованности парашют.

Наитипичнейший ответ :

«НЕТ!

Я не лампочка вам мерцать!