Он начал вырезать на деревяшке крестообразный узор. Ему хотелось верить, что Стакхаус теряет всех своих друзей. Закругленным кончиком ножа Киммель вылущивал в дереве круглые лунки, в которых вырезал крестики, намечая прямые углы ногтем большого пальца. Пускаться на витиеватые узоры он без очков не решался, но работать вот так, на ощупь, доставляло ему удовольствие. Работа приносила ему радость, но по мере того, как движения ножа становились быстрее и обретали уверенность, к нему возвращались напряженность и злость. Ему начало казаться, что единственное достойное наказание, какого заслуживает Стакхаус,— это его кастрировать. Он прикинул, насколько плотен мрак, окружающий дом Стакхауса на Лонг- Айленде. Киммель хрюкнул, погрузив нож в дерево. Киммель понял, что начал считать Стакхауса виновным, хотя сначала считал невиновным, но эта перемена показалась ему несущественной. Словно вопрос о том, убил или нет Стакхаус свою жену, не имел никакого значения. И, что интересно, подумал Киммель о Корби, для лейтенанта это, судя по всему, тоже было безразлично. Киммель хорошо помнил, что Корби считал Стакхауса невиновным даже после того, как нашел у него вырезку с сообщением о смерти Хелен. Корби всего лишь стал говорить, что считает Стакхауса виновным, и обращаться с ним так, будто верит в это. Но был ли Стакхаус виновен или нет, результат, решил Киммель, все равно получался один и тот же: жена Стакхауса погибла и было похоже, что он ее и убил, сам же Стакхаус испоганил жизнь человеку, который до этого жил себе тихо и мирно. Киммель отдавал себе отчет в том, что
Но фигурка ему уже не нравилась — он ее запорол. Киммель вздрогнул, когда в дверь позвонили.
Шагов на крыльце Киммель не слышал. Холл для него был погружен во тьму; напрягая глаза, он выглянул из-за края занавески на дверном стекле, увидел смутный силуэт шляпы и плеч и понял, что это Корби.
— Открывайте, Киммель, я же знаю, что вы там стоите,— произнес Корби, словно мог его видеть, и Киммель не стал бы ручаться за то, что тот его и вправду не видит.
Киммель открыл дверь.
Корби вошел.
— Я думал застать вас в лавке. Вы теперь там не бываете? Ах, ну, конечно, очки! — ухмыльнулся Корби.— Как же я мог забыть.
Он прошел мимо Киммеля прямо в гостиную.
Киммель споткнулся о коврик. Он подошел к дивану, взял сперва нож, потом деревяшку, которую сунул в карман. Нож он держал в опущенной руке, большим пальцем прижимая рукоятку к ладони.
— Чем вы тут в одиночестве занимаетесь? — спросил Корби, садясь.
Киммель не стал отвечать. Накануне Корби продержал его до трех утра. После того разговора в полицейском участке Корби знал обо всем, что он делал, и о всех, с кем он встречался, то есть о том, что за это время он ни с кем не встречался.
— Стакхаус открыл новое бюро на Сорок четвертой улице, открыл в одиночку. Я навестил его нынче утром. Похоже, дела у него идут совсем неплохо — учитывая обстоятельства.
Киммель ждал, продолжая стоять. Он уже привык к таким вот приходам Корби, к отрывочным сведениям, которые он выдавал по капельке, как птичка — помет.
— Разоблачение Стакхауса не очень-то вам помогло, а, Киммель? Денег вы от него не добились, из-за новых врагов вам пришлось закрыть свою лавку, а Стакхаус позволяет себе открыть новое бюро под собственным именем! Нет, Киммель, признайтесь — фортуна вам изменила.
Киммелю хотелось запустить ножом Корби в зубы.
— Меня совершенно не интересует, чем занимается Стакхаус,— холодно ответил он.
— Покажите-ка нож,— сказал Корби, протянув руку.
Киммелю было противно глядеть, как Корби развалился у него на диване, противно осознавать, что, если он набросится на Корби, тот, вероятно, отразит удар. Киммель дал ему нож.
— Красавец,— произнес Корби с восхищением.— Где вы такой раздобыли? ___
Киммель ухмыльнулся, мрачновато, но не без удовольствия.
— В Филадельфии. Самый обычный нож.
— Но вполне годится, чтобы натворить крупных дел. Вот этим ножом вы и поработали над Хелен?