Бестселлер

Но всех их скопом не сравнишь с игрушечниками. Во всех уездах прочих– две сотни, ну, на десяток больше. В долине нашей – Ганс, разуй глаза! – тут тыщи полторы, а то и две. Династии царят: и Поросятьевы, и Дурновы, и Латышевы, Сысоевы. Пудами отправляют в Москву на склады. Вот Щербакова на Мещанской – для автора особь статья: тот дом, где кошка поселилась, был из посада доставлен к Щербакову… А мне сей час вдруг в голову и стукнуло: позволь, позволь, кажись, Барченковых изделие. Трудились всей семьей; игрушками и начинал художник Николай Иваныч. Жаль, не свел знакомство. Полотна славные, особенно базар в 20-х, зимний, у монастырских стен, у лавры…

Какая, братцы, ладная работа. Дощечки и брусочки мягкой липы. Нож обыкновенный, как и стамеска. А есть тончайший самодельный инструмент, ему подвластны и слоновья кость, и грушевое дерево, и пальмовое. А кукольных одевальщиц, ей-ей, привел и усадил за дело сам Кустодиев – он в лавре и посаде нашел свой стиль. Мелькнет игла, прищелкнут ножницы, рука уж шебаршит, словно лазутчик, в картонном коробе, а там и бархат, в том числе манчестер, и бумазея, и ситчик в полоску иль в цветочек, всегда веселенький. Один космополит божился: нет, дескать, элегантней виндзорских платьев на тряпичных куклах, даренных аглицким принцессам. Стыдись, низкопоклонник! Взглянул бы, в какие сарафаны, кацавеи и бурнусы, а то и в граденапли обряжали кукол на Воробьевской и Московской, Кукуевской и Красюковской.

Пройдет ли с белых яблонь дым, плывет ли над избушкой несказанный свет, букет не увядает, его соцветье стойко. Какое диво горьковатый запах колеров, составленных в больших тазах. Как ярко и светло пахучи эмалевые краски. В скипидаре бесшумно исчезает канифоль, даруя мастеру чудесный лак, он бронзовеет нежно, как сосны на зорях. А вот тягучий и дешевый клей. От гуммиарабика так тянет канцелярщиной, а этот клей необходим не крючкотвору, а умельцу в рубахе распояской, у ног опилки, стружки… Все обонянию приятно, не все приятно осязанию. Я с детства недоволен глицерином – щиплет цыпки, их дарит нам возня со снегом на дворе, притом без рукавиц. Но здесь сиропчик-спирт назначен примесью в тестообразной массе, необходимой куклам – нет, не тряпичным, а тем, что называют «неломачими». И яблони в дыму, и несказанный свет, и топот пьяных мужичков есть русский дух. Но Русью пахнет лишь тогда, когда играет, как весенние ручьи в овраге, вся духовитость, вся духмянность кустарной выделки игрушек.

Игрушки – вздор? Оставьте нигилизм молокососам! Не пустяки дарил ребяткам преподобный Сергий. Не встрепенешь ты вздором-пустяками пышную жилицу сказок. А ведь жар-птица, встрепенувшись, вещает чудным, чистым голосом: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью».

И вот в посаде, у лавры, у монастырских стен и колоколен крепло царство, государство. Из липы, из бруска явился великоросс-крестьянин: осанка величавая, серьезно-вдумчив, идет ли за сохой, сидит ли с балалайкой. Его грудастая, бедрастая хозяйка в разных платьях, и все, как на подбор, не хуже королевиных. Солдаты-ухари, пусть им в базарный день цена-то гривенник за роту, но амуниция с амбицией на месте. Они нам дальние границы сберегут, покамест барышни, все в сарафанах, подблюдно хороводятся, а заодно любовь солдатов берегут. И в воздух чего-нибудь подбросят, увидав, что «турки падают, как чурки». (Да-да, говорили «чурки», а вы-то нонеча лишь попугаи.) Теперь сюда. О, здравствуйте, лошадки. Вот конь бегущий – изогнутая круто шея, копытами легко касается травы, наверное, затем, чтоб не было потравы. А вот парадный выезд, кучер в три обхвата. И чудо-тройки словно бы в полете. Ты, сивка-бурка, встань передо мной. А за рекою кузнецы куют чего-то там железного. По деревянной наковальне лупят деревянным молотом, но дух, конечно, молод. Куда бредет Баба Яга? Наверное, к лукоморью, к дубу. И всюду, всюду жизнь. Курочки-несушки, стоя полукругом, клювиками тюкают. Медведь, скрипя ногой-протезом, передает свободу жеста, взмахивая лапой. Пильщики разделывают бревна, двуручная пила то плавно вверх, то плавно вниз. Но вот пора и вечерять. Есть трехвершковый золоченый самовар. Есть и посуда. И деревянная, и жестяная, матрешки день и ночь играют в дочки-матери. Не прочь матрешечки отужинать и с пахарем, и с кузнецом, солдатиком иль с кучером, а Змей Горыныч их пугает. А этот? Ну, дылда, ну, усач! И зенки выпучил, штаны с лампасами. Генерал, но глиняный. Ага, да это же колосс на глиняных ногах. Ой-ой, пусть остается в коробе плашмя, пусть дремлет богатырь, не то, дрова ломая, подломит ноги. Пусть дремлет, уж свечерело. На полках и в ларях, и в закутах, в корзинах расположились на ночлег все фигуранты. Чу! Мышья беготня? Игрушкины шу-шу, шу-шу. Бедняжки знать не знают, что в Сергиев Посад приехал из Москвы товарищ Кусаков.

* * *

Отнюдь не фининспектор, хотя портфель огромен. И не статистик с кипой бланков, учитывающих состоянье промыслов в посаде. Но он и не статист. Берите много выше. Товарищ Кусаков уполномочен Комитетом по Игрушке, куратор Крупская, Надежда Константиновна.