Бестселлер

Ваш автор воедино свел беседы в доме Розенеля. Они были негромкими. Не то что в доме Шнеерсона; там, вам известно, завсегда ужасный шум. Старик, высокий, статный, «из лифляндского дворянства», но обруселый, потомок боевого офицера, водившего пехотные полки и егерей, седобородый Нилус, играя ремешком с вышитой молитвой, вдруг утрачивал корректность. В глазах Сергея Александрыча – глубоких голубых – внезапно возгорался ужас, его гасила муть белесая, он снова вспыхивал, и Розенель уж знал, какое направленье принимают мысли Нилуса.

Диагноз главврача черниговской психушки был таков: «Сознание эзотерическое. Воспринимает мир как битву тайных сил, уже достигших eschatos. Способности к индукции не наблюдаются. Существует некоторая корреляция между эзотерическим сознанием и паранойей. Именно поэтому Н. столь органически воспринимает „Протоколы“: он верит страстно и страстно ищет прозелитов».

Психиатрия штука тонкая. Номенклатура штука темная. Не должностные лица, а совокупность терминов. Обрыскав словари, я постараюсь заменить звук греческо-латинский на славяно-росский.

Внемлите. Сознанием эзотерическим наделены лишь посвященные в сугубо тайное, неявное, сокрытое; оно, сознанье это, чуждо матерьялистам, натуралистам, эгоистам, бывает, даже роялистам. А представления эсхатологические, о последних временах, о неизбежной катастрофе, пронизывают равно иудаизм и христианство. Так что д-р Розенель в сем случае не усмотрел загадки в душе загадочного Нилуса. Пойдемте дальше. Индукцию, как и дедукцию, ваш автор толковать не станет: он постоянно путает, с чем их едят. Всего важней в диагнозе, как и в анамнезе, наличье параноического призрака. Он тоже, знаете ль, бродячий. Он, в частности, дарит нам органическое восприятье «Протоколов». И наконец, о прозелитах – сторонниках горячих заединщиков.

В начале века Нилус испытал ужасное страданье. Государь! Несчастный русский царь отлично сознавал еврейскую угрозу, однако не признал документальность «Протоколов сионских мудрецов». Чем было утешать страдания немолодого Нилуса? Мне, к сожаленью, не дано было предугадать, что на исходе русского тысячелетия указанные «Протоколы» станут краеугольным камнем духовного наследия, залогом возрождения национальнейшей идеологии, дрожжами вашего патриотизма, читатель-недруг.

Чертовски жаль, мне нечем было утишить боль Сергея Александрыча, как и того из пациентов, который искренне-тревожно брал меня за пуговицу или лацкан, заглядывал в глаза, выспрашивал: «А много ли еще вредителей?».

Конечно, это знали в органах. Но я хоть и видал товарища Дидоренко, я разъяснений от него не получил. Да и зачем? Я полагал, что вся страна кишмя кишит вредителями. Но не искал их, вероятно, потому, что созревал во мне антисоветчик. А тот… тот безымянный пациент искал настойчиво в аллеях, флигелях, особенно в вишневом саде. Для отвлеченья и развлеченья главврач ему дозволил отлучаться в город. Ума лишенный, вздрогнув, отказался: меня там арестуют как вредителя. И Розенель, серьезный человек, не возразил.

А Нилусу главврач советовал успокоительное средство. Нет, не опиум, поскольку Нилус, глубоко религиозный Нилус, он не нуждался в опиуме, как народ, а жаждал врачевания природой. Вот это было в точку, поскольку он, писатель Нилус, был земляком Тургенева, а также Бунина.

* * *

Контуженный Синюк, я говорил, любил прогуливаться на городском валу. Не позволял он мальчуганам озоровать на пушках времен Полтавы. А полковую музыку он слушал не один – ах, летним вечером черниговцы чрезвычайно музыкальны. Скажу, однако, откровенно о самом сокровенном: там торговали тетя Песя и ейный муж Арон крутым мороженым. Чашки были чайные, а ложечки – легчайшие, костяные, на свет просвечивали.

С городского вала была видна Десна-река. Сверкала ясно, туманилась на зорях и уносила, зыбясь, отраженья облаков. Купальни были, пристань, перевоз; в ночное время лодочник свой курс держал на яркий береговой фонарь. Заречной ярмаркою веял ветер; на ярмарке, иль ярмонке, – шарманки и шатры, возы оглобли вздымают кверху. Скажу, однако, откровенно о самом сокровенном. Не колбаса, а ковбаса. Нет ничего вкуснее, за исключением, уж извините, американской баночной тушенки на Северах, во флоте, в жестокую годину…

Десна приманчива. Береговой песок ступни ласкает и тотчас согревает после купания. Лозняк так густ, что позволяет неспешно справить малую нужду. А эти отмели! Такие длинные-предлинные. Слоняйся, шлепай, часов не замечая; вода, свой ход замедлив, светлее светлого. Как смеркнется, в лугах горит пастушеский костер, силуэты лошадей чернее черного. Табань на лодке и обращайся к табуну: ну, кони, здравствуйте! Они тебе ответят тихим ржаньем. Иль мягко фыркнут. Т-с-с, послушай, как тиха украинская ночь.

* * *

Ужель Десна-красавица не врачевала Нилуса? Ужели д-р Розенель, имея сложные посылки, приплелся к ложным выводам? Он убежден был в целительном воздействии природы. Особенно, коль ты писатель, любящий писателей. Вообще-то нонсенс, но здесь главврач имел в виду господ Тургенева и Бунина.