Бесценные алмазы

Кел Хасан, слушая их, засыпал. И снилось

ему, будто он и есть великан. Стоит, головой

упирается в облака. Крикнет Кел Хасан, и тучи,

точно стадо буйволов, несутся туда, куда

он велит, разражаются громом да молниями.

От вспышек молний пылают сёла и города,

вековые деревья, вывороченные с корнем, валятся

на землю, народ в страхе кричит:

— Погоди, Хасан Пехливан! Усмири громы

и молнии! Скажи, чего тебе надобно. Мы ничего

не пожалеем. Станем твоими рабами, настроим

тебе дворцов. Приведём в твой гарем самых

красивых своих дочерей. Пожалей нас, горемычных!

Кел Хасан делал громам и молниям знак

остановиться. Порабощенный народ строил

ему роскошные дворцы. Подданные приводили ему

своих красавиц-дочерей... Кел Хасан блаженно

улыбался во сне, а горлопаны и лоботрясы

чуть слышно шептали:

— Нашему повелителю, верно, снится хороший сон

Стоило Хасану проснуться, как они заводили

хором:

— Ах, какой ты могучий! Ах, какой ты грозный!

Кел Хасан слушал похвалы льстецов, видел

приятные сны и в один прекрасный день поверил

льстивым речам и своим снам.

— А ведь я, — сказал себе он, — и впрямь

всемогущ и грозен! И все громы небесные

мне подвластны!

Встал Кел Хасан с земли и пошёл — решил

сам испытать своё могущество. Шёл, шёл

и набрёл на мальчишку-пастуха. Пастушонок

был ростом невелик, но крепок и жилист,

в руке держал кривую палку.

— Эй, послушай! — крикнул Кел Хасан. —

Дай мне самого жирного барана!

— Зачем? — спросил мальчишка и нахмурился.

— Хочется мне отведать жирной баранинки.

— Коли хочется, — засмеялся мальчишка, —

купи себе отару. Будет тогда у тебя баранина,

ешь сколько влезет.

— Дай мне твоего барана!

— Как бы не так! — сказал пастушок, которого

начала забавлять глупость Кел Хасана.

— Лови барана, — рассердился Кел Хасан, —

не то будет худо!..

— Что-о? — Мальчишка попятился и крепче

сжал палку. — Ну-ка иди своей дорогой, а то

как размахнусь!..

— Как?! — вскричал удивлённый Кел Хасан. —

Ты смеешь мне угрожать? Ты не хочешь добром

отдать мне барана? Слыханное ли это дело?

Да ты знаешь, кто я такой? Разве не известно

тебе, что я привык есть на дармовщину? Погляди

на моё толстое брюхо! — Кел Хасан хлопнул

себя ладонью по огромному животу. — Ты

думаешь, я отрастил его за свой счёт. Ничуть

не бывало. А может, ты, мразь несчастная, хочешь,

чтоб я отощал?

—Видали остолопа! — сказал пастушок. —

Он, видите ли, отрастил себе брюхо, и поэтому

я должен отдать ему барана. Иди-ка ты лучше

своей дорогой, не мешай мне заниматься делом.

— Дай барана! Кому говорю! — заорал

Кел Хасан.

— Ей богу, побью! — сказал пастушок

и замахнулся.

— Ах, вот как! Да ты знаешь, на кого руку

поднимаешь?

Кел Хасан весь дрожал от возмущения.

— Ещё бы не знать! Разбойник ты, вот кто.

— Я Хасан Пехливан, повелитель громов

и молний!

Пастушок удивился: как, этот жалкий

толстяк и есть тот самый Хасан Пехливан,

что грабил людей, нагонял на всех страх?

— Так вот ты какой, Хасан Пехливан! —

пробормотал мальчишка.

— Да, это я! — гордо сказал Хасан Пехливан.

— Я грозный повелитель...

Но он не договорил. Пастушок взмахнул

палкой и принялся колотить Кел Хасана где

попало. И тогда случилось диво дивное. Кел

Хасан завопил так громко, что облака на-

двинулись из-за вершины холма: что, мол,

там такое творится.

— Вот тебе за барана! — приговаривал

мальчишка, охаживая лодыря палкой. — Вот

тебе за людской страх и людские слёзы!

И за нашу дурь!

Что дальше было, доподлинно никто не знает,

Можно только предполагать. Люди говорят,

что от палки пастушка остались одни щепки.

— Ничего, — сказал храбрый паренёк. —

Я себе новую вырублю. Ещё крепче. Вдруг

объявится новый повелитель громов и молний

вроде этого, охотник попить за чужой счёт

и людей постращать!..

Кел Хасан сгинул бесследно. Осталась только

сказка, а в ней — урок всем доверчивым

и глупцам: Кел Хасана можно обуздать только

хорошей дубинкой.

Калина Малина

Светящаяся рубаха

Жил-был бедный старик. Был он один-оди-

нёшенек. В доме у него не водилось никакой

живности, кроме десятка блох, что не давали

бедняге покоя. Старик был очень словоохотлив,

и, поскольку разговаривать ему было не с кем,

он вёл беседы сам с собой. И еще старик

славился трудолюбием. Он ни минуты не сидел

без дела. Характер же у него был неуживчивый:

он то и знай ворчал да сердился. Без

воркотни и работа у него не спорилась.

Поворчит на себя, а потом начнёт отчитывать

воображаемых детей и внуков.

— Так, так, старый хрыч! Стирай себе сам

рубаху, может, поумнеешь. Женился бы, как все

люди, и была бы у тебя старуха. Она бы тебя

обстирывала, всех блох бы вывела до единой.

Вот-вот, дурья твоя башка. Погляди, на

что похожа твоя рубаха! Грязная, рваная. Была

бы у тебя старуха — народила бы она тебе

сыновей, дочерей. Крикнул бы ты им: „Айда

в поле! Солнце давным-давно взошло. Ты, девка,

чего это там возишься? Бери вёдра, живо

марш за водой! Эй, сноха, тебе говорю! Позови

детей, чтоб не путались под ногами!"

Старик предавался мечтам, и ему начинали

чудиться детские голоса.

— Тише, дети! — покрикивал он на вообра-

жаемых внуков. — Перестаньте шуметь, не

то уши надеру!

Но дети не унимались, и он срывал зло

на рубахе. Как начнёт её охаживать кулаками.