Через несколько дней я должна была вернуться за результатами. Мама и папа, которые до этого старались сопровождать меня на все приемы врачей, не смогли поехать. Я сказала, что отправлюсь сама, но они беспокоились о том, что я буду там совершенно одна. Дело в том, что в это самое время, когда я думала, что уже хорошо справляюсь со всеми жизненными испытаниями, произошло нечто странное: я начала засыпать днем. И это при том, что мне вообще всегда было трудно заснуть – что в самолетах, что в собственной постели. Но теперь, находясь в вагоне поезда, я могла пропустить нужную станцию, потому что задремала. Это усиливало беспокойство родителей, поэтому они обрадовались, когда я сказала им, что у Роба отгул на работе, и он проводит меня. Мы жили вместе всего пару месяцев, хотя до этого больше полугода он был просто моим хорошим другом. К моему удивлению, когда мы приехали в больницу, он добровольно пошел со мной на встречу с врачом. Я это оценила.
Когда консультант вошел в кабинет, его сопровождала медсестра. Я начала опасаться худшего: где-то я слышала, что врачи, объявляя больному о том, что у него рак, предпочитают, чтобы с ними сидела медсестра. Правда это или нет, но в моем случае все так и было.
– Мы обнаружили рак достаточно рано и будем оперировать вас через несколько дней, – сказал доктор.
Он объяснил, что у меня рак молочной железы, опухоль располагается очень глубоко, и затем довольно быстро описал последовательность дальнейших действий. Врач говорил, что надеется на то, что нужна только секторальная резекция – операция по удалению самой опухоли и окружающих ее тканей. «Сигнальные» лимфатические узлы будут удалены, чтобы проверить степень распространения рака. Если все обойдется удачно, химиотерапия не понадобится, но обязательно нужно пройти курс лучевой терапии, который продлится несколько недель. Он сказал, что на операцию и подготовку к ней потребуется несколько дней.
Как только врач перечислил все это, я услышала резкий вздох Роба. А когда я посмотрела на него, то увидела, что он просто побелел, настолько, что медсестра даже спросила, все ли с ним в порядке. Он был шокирован и расстроен больше, чем я сама.
Поскольку я все еще переживала депрессию и болталась где-то на самом дне, то, скорее всего, отреагировала на шокирующее известие не так, как это делают обычные люди, узнав о подобном диагнозе. Я восприняла его как смертный приговор, потому что тогда ничего не знала о лечении рака, но при этом я была странно спокойна. Когда я поняла, что потеряла мужа, я отчаянно пыталась барахтаться, хотя и чувствовала, что жизнь кончена. Поэтому я восприняла мысль о скором конце, как лучшее, что могло случиться. Я изо всех сил пыталась держать голову над водой и бороться со всеми навалившимися на меня проблемами, но больше не хотела никакой видимой деятельности.
Несколько лет назад, когда я была счастлива с Энди, я думала, что единственное, чего я боюсь, – это рак молочной железы, страшилась этого «уродства», потери себя как женщины. Но сейчас я чувствовала, что это меня не заботит. В течение нескольких дней перед операцией я думала: «Я потеряла свою вторую половинку, так что неважно, как я выгляжу. А если я откину тапочки, это решит все и сразу».
Поначалу я даже патетически надеялась, что, когда Энди услышит о моей болезни, он вернется ко мне, но вскоре меня постигло разочарование: я ни разу не услышала от него ничего, он не проявил обо мне никакого беспокойства, несмотря на все те годы, которые мы прожили вместе.
Я не могла даже представить, как справлюсь с лечением, притом, что мне необходимо готовить дом к продаже. К тому же мои сбережения от работы на Samsung исчезали так быстро, что вскоре мне было бы не на что жить, если я не начала бы работать.
Меня охватило отчаяние. Я чувствовала, что вскоре меня ждет банкротство, дом рухнет. Боже мой, я не справлюсь со всем этим… В то время жить мне казалось намного сложнее, чем умереть.
Конечно, я не могла даже подсчитать, сколько людей сплотилось вокруг меня, помогая в тот трудный период. Мама и папа полностью поддерживали меня, Роб, который, наверное, думал, что влип, проявил недюжинную стойкость, продолжая ремонтировать дом, а также водя меня по врачам.
И когда я лежала, свернувшись калачиком с прижавшимся ко мне Вуди, я поняла, что я не могу оставить его. Кто еще будет поддерживать эту маленькую, смешную, но верную животинку? Кто еще может знать, когда его нужно подхватить, а когда поставить на землю? Кто еще сможет правильно отреагировать на его странный крик, когда он просит о помощи?
Поскольку настроение у меня было довольно странное, я не так сильно беспокоилась о том, как пройдет операция, как это было бы, будь я в обычном своем состоянии. Мой страх перед иглами и всем процессом пребывания в больнице был подавлен депрессией, и я чувствовала скорее безразличие, чем страх.