— Со вчерашнего вечера я обдумал дело, — начал он уверенно и методически, по-всегдашнему (и мне кажется, если бы под ним провалилась земля, то он и тут не усилил бы интонации и не изменил бы ни одной йоты в методичности своего изложения); — обдумав дело, я решил, что замышляемое убийство есть не только потеря драгоценного времени, которое могло бы быть употреблено более существенным и ближайшим образом, но сверх того представляет собою то пагубное уклонение от нормальной дороги, которое всегда наиболее вредило делу и на десятки лет отклоняло успехи его, подчиняясь влиянию людей легкомысленных и по преимуществу политических, вместо чистых социалистов. Я явился сюда единственно, чтобы протестовать против замышляемого предприятия, для общего назидания, а затем — устранить себя от настоящей минуты, которую вы, не знаю почему, называете минутой вашей опасности. Я ухожу — не из страху этой опасности и не из чувствительности к Шатову, с которым вовсе не хочу целоваться, а единственно потому, что всё это дело, с начала и до конца, буквально противоречит моей программе. Насчёт же доноса и подкупа от правительства с моей стороны можете быть совершенно спокойны: доноса не будет.
Он обернулся и пошёл.
— Чёрт возьми, он встретится с ними и предупредит Шатова! — вскричал Пётр Степанович и выхватил револьвер. Раздался щелчок взведённого курка.
— Можете быть уверены, — повернулся опять Шигалёв, — что, встретив Шатова на дороге, я ещё, может быть, с ним раскланяюсь, но предупреждать не стану.
— А знаете ли, что вы можете поплатиться за это, господин Фурье?
— Прошу вас заметить, что я не Фурье. Смешивая меня с этою сладкою, отвлечённою мямлей, вы только доказываете, что рукопись моя хотя и была в руках ваших, но совершенно вам не известна. Насчёт же вашего мщения скажу вам, что вы напрасно взвели курок; в сию минуту это совершенно для вас невыгодно. Если же вы грозите мне назавтра или на послезавтра, то кроме лишних хлопот опять-таки ничего себе не выиграете, застрелив меня: меня убьёте, а рано или поздно всё-таки придёте к моей системе. Прощайте.
В это мгновение, шагах в двухстах, из парка, со стороны пруда, раздался свисток. Липутин тотчас же ответил, ещё по вчерашнему уговору, тоже свистком (для этого он, не надеясь на свой довольно беззубый рот, ещё утром купил на базаре за копейку глиняную детскую свистульку). Эркель успел дорогой предупредить Шатова, что будут свистки, так что у того не зародилось никакого сомнения.
— Не беспокойтесь, я пройду от них в стороне, и они вовсе меня не заметят, — внушительным шёпотом предупредил Шигалёв и затем, не спеша и не прибавляя шагу, окончательно направился домой через тёмный парк.
Теперь совершенно известно до малейших подробностей, как произошло это ужасное происшествие. Сначала Липутин встретил Эркеля и Шатова у самого грота; Шатов с ним не раскланялся и не подал руки, но тотчас же торопливо и громко произнёс:
— Ну, где же у вас тут заступ и нет ли ещё другого фонаря? Да не бойтесь, тут ровно нет никого, и в Скворешниках теперь, хоть из пушек отсюдова пали, не услышат. Это вот здесь, вот тут, на самом этом месте…