Бесы

Действительно, между мужиками поднималось недоумение: «Что́ за человек? Нашли пешком на дороге, говорит, что учитель, одет как бы иностранец, а умом словно малый ребёнок, отвечает несуразно, точно бы убежал от кого, и деньги имеет!» Начиналась было мысль возвестить по начальству — «так как при всём том в городе не совсем спокойно». Но Анисим всё это уладил в ту же минуту. Выйдя в сени, он сообщил всем, кто хотел слушать, что Степан Трофимович не то чтоб учитель, а «сами большие учёные и большими науками занимаются, а сами здешние помещики были и живут уже двадцать два года у полной генеральши Ставрогиной, заместо самого главного человека в доме, а почёт имеют от всех по городу чрезвычайный. В клубе дворянском по серенькой и по радужной в один вечер оставляли, а чином советник, всё равно, что военный подполковник, одним только чином ниже полного полковника будут. А что деньги имеют, так деньгам у них через полную генеральшу Ставрогину счёту нет» и пр., и пр.

«Mais c’est une dame, et trés comme il faut»[261], отдыхал от Анисимова нападения Степан Трофимович, с приятным любопытством наблюдая свою соседку книгоношу, пившую, впрочем, чай с блюдечка и в прикуску. «Ce petit morceau de sucre ce n’est rien…[262] В ней есть нечто благородное и независимое и в то же время — тихое. Le comme il faut tout pur[263], но только несколько в другом роде».

Он скоро узнал от неё, что она Софья Матвеевна Улитина и проживает собственно в К., имеет там сестру вдовую, из мещан; сама также вдова, а муж её, подпоручик за выслугу из фельдфебелей, был убит в Севастополе.

— Но вы ещё так молоды, vous n’avez pas trente ans[264].

— Тридцать четыре-с, — улыбнулась Софья Матвеевна.

— Как, вы и по-французски понимаете?

— Немножко-с; я в благородном доме одном прожила после того четыре года и там от детей понаучилась.

Она рассказала, что после мужа оставшись всего восемнадцати лет, находилась некоторое время в Севастополе «в сёстрах», а потом жила по разным местам-с, а теперь вот ходит и Евангелие продаёт.

— Mais mon Dieu[265], это не с вами ли у нас была в городе одна странная, очень даже странная история?

Она покраснела; оказалось, что с нею.

— Ces vauriens, ces malheureux!..[266] — начал было он задрожавшим от негодования голосом; болезненное и ненавистное воспоминание отозвалось в его сердце мучительно. На минуту он как бы забылся.

«Ба, да она опять ушла», спохватился он, заметив, что её уже опять нет подле. — «Она часто выходит и чем-то занята; я замечаю, что даже встревожена… Bah, je deviens égoïste…[267]»

Он поднял глаза и опять увидал Анисима, но на этот раз уже в самой угрожающей обстановке. Вся изба была полна мужиками и всех их притащил с собой, очевидно, Анисим. Тут был и хозяин избы, и мужик с коровой, какие-то ещё два мужика (оказались извозчики), какой-то ещё маленький, полупьяный человек, одетый по-мужицки, а между тем бритый, похожий на пропившегося мещанина, и более всех говоривший. И все-то они толковали о нём, о Степане Трофимовиче. Мужик с коровой стоял на своём, уверяя, что по берегу вёрст сорок крюку будет и что непременно надобно на праходе. Полупьяный мещанин и хозяин с жаром возражали:

— Потому, если, братец ты мой, их высокоблагородию, конечно, на праходе через озеро ближе будет; это как есть; да праход-то, по-теперешнему, пожалуй и не подойдёт.

— Доходит, доходит, ещё неделю будет ходить, — более всех горячился Анисим.

— Так-то оно так! да неаккуратно приходит, потому время позднее, иной раз в Устьеве по три дня поджидают.

— Завтра будет, завтра к двум часам аккуратно придёт. В Спасов ещё до вечера аккуратно, сударь, прибудете, — лез из себя Анисим.

— Mais qu’est ce qu’il a cet homme[268], — трепетал Степан Трофимович, со страхом ожидая своей участи.

Выступили вперёд и извозчики, стали рядиться; брали до Устьева три рубля. Остальные кричали, что не обидно будет, что это как есть цена, и что отселева до Устьева всё лето за эту цену возили.

— Но… здесь тоже хорошо… И я не хочу, — прошамкал было Степан Трофимович.

— Хорошо, сударь, это вы справедливо, в Спасове у нас теперь куды хорошо, и Фёдор Матвеевич так вами будут обрадованы.

— Mon Dieu, mes amis[269], всё это так для меня неожиданно.

Наконец-то воротилась Софья Матвеевна. Но она села на лавку такая убитая и печальная.

— Не быть мне в Спасове! — проговорила она хозяйке.

— Как, так и вы в Спасов? — встрепенулся Степан Трофимович.

Оказалось, что одна помещица, Надежда Егоровна Светлицына, велела ей ещё вчера поджидать себя в Хатове и обещалась довезти до Спасова, да вот и не приехала.

— Что́ я буду теперь делать? — повторяла Софья Матвеевна.

— Mais, ma chère et nouvelle amie[270], ведь и я вас тоже могу довезти, как и помещица, в это как его, в эту деревню, куда я нанял, а завтра, — ну, а завтра мы вместе в Спасов.

— Да разве вы тоже в Спасов?

— Mais que faire, et je suis enchanté![271] Я вас с чрезвычайною радостью довезу; вон они хотят, я уже нанял… Я кого же из вас нанял? — ужасно захотел вдруг в Спасов Степан Трофимович.