Читаем Бесы полностью

Петруша выслал, впрочем, очень скоро свой точный адрес из Швейцарии для обычной ему высылки денег: стало быть, не совсем же был эмигрантом. И вот теперь, пробыв за границей года четыре, вдруг появляется опять в своем отечестве и извещает о скором своем прибытии: стало быть, ни в чем не обви­нен. Мало того, даже как будто кто-то принимал в нем участие и покровитель­ствовал ему. Он писал теперь с юга России, где находился по чьему-то частно­му, но важному поручению и об чем-то там хлопотал. Всё это было прекрасно, но, однако, где же взять остальные семь-восемь тысяч, чтобы составить при­личный maximum цены за имение? А что, если подымется крик и вместо вели­чественной картины дойдет до процесса? Что-то говорило Степану Трофимо­вичу, что чувствительный Петруша не отступится от своих интересов. «По­чему это, я заметил, — шепнул мне раз тогда Степан Трофимович, — почему это все эти отчаянные социалисты и коммунисты в то же время и такие неимо­верные скряги, приобретатели, собственники, и даже так, что чем больше он социалист, чем дальше пошел, тем сильнее и собственник. почему это? Не­ужели тоже от сентиментальности?» Я не знаю, есть ли правда в этом замеча­нии Степана Трофимовича; я знаю только, что Петруша имел некоторые све­дения о продаже рощи и о прочем, а Степан Трофимович знал, что тот имеет эти сведения. Мне случалось тоже читать и Петрушины письма к отцу; писал он до крайности редко, раз в год и еще реже. Только в последнее время, уве­домляя о близком своем приезде, прислал два письма, почти одно за другим. Все письма его были коротенькие, сухие, состояли из одних лишь распоряже­ний, и так как отец с сыном еще с самого Петербурга были, по-модному, на ты, то и письма Петруши решительно имели вид тех старинных предписа­ний прежних помещиков из столиц их дворовым людям, поставленным ими в управляющие их имений. И вдруг теперь эти восемь тысяч, разрешающие дело, вылетают из предложения Варвары Петровны, и при этом она дает ясно почувствовать, что они ниоткуда более и не могут вылететь. Разумеется, Сте­пан Трофимович согласился.

Он тотчас же по ее уходе прислал за мной, а от всех других заперся на весь день. Конечно, поплакал, много и хорошо говорил, много и сильно сбивался, сказал случайно каламбур и остался им доволен, потом была легкая холери­на, — одним словом, всё произошло в порядке. После чего он вытащил порт­рет своей уже двадцать лет тому назад скончавшейся немочки и жалобно на­чал взывать: «Простишь ли ты меня?» Вообще он был как-то сбит с толку. С горя мы немножко и выпили. Впрочем, он скоро и сладко заснул. Наутро мас­терски повязал себе галстук, тщательно оделся и часто подходил смотреться в зеркало. Платок спрыснул духами, впрочем лишь чуть-чуть, и, только завидел Варвару Петровну в окно, поскорей взял другой платок, а надушенный спря­тал под подушку.

И прекрасно! — похвалила Варвара Петровна, выслушав его согла­сие. — Во-первых, благородная решимость, а во-вторых, вы вняли голосу рассудка, которому вы так редко внимаете в ваших частных делах. Спешить, впрочем, нечего, — прибавила она, разглядывая узел его белого галстука, — покамест молчите, и я буду молчать. Скоро день вашего рождения; я буду у вас вместе с нею. Сделайте вечерний чай и, пожалуйста, без вина и без закусок; впрочем, я сама всё устрою. Пригласите ваших друзей, — впрочем, мы вместе сделаем выбор. Накануне вы с нею переговорите, если надо будет; а на вашем вечере мы не то что объявим или там сговор какой-нибудь сделаем, а только так намекнем или дадим знать, безо всякой торжественности. А там недели че­рез две и свадьба, по возможности без всякого шума. Даже обоим вам мож­но бы и уехать на время, тотчас из-под венца, хоть в Москву например. Я тоже, может быть, с вами поеду. А главное, до тех пор молчите.

Степан Трофимович был удивлен. Он заикнулся было, что невозможно же ему так, что надо же переговорить с невестой, но Варвара Петровна раздражи­тельно на него накинулась:

Это зачем? Во-первых, ничего еще, может быть, и не будет.

Как не будет! — пробормотал жених, совсем уже ошеломленный.

Так. Я еще посмотрю. А впрочем, всё так будет, как я сказала, и не бес­покойтесь, я сама ее приготовлю. Вам совсем незачем. Всё нужное будет сказа­но и сделано, а вам туда незачем. Для чего? Для какой роли? И сами не ходите и писем не пишите. И ни слуху ни духу, прошу вас. Я тоже буду молчать.

Она решительно не хотела объясняться и ушла видимо расстроенная. Ка­жется, чрезмерная готовность Степана Трофимовича поразила ее. Увы, он ре­шительно не понимал своего положения, и вопрос еще не представился ему с некоторых других точек зрения. Напротив, явился какой-то новый тон, что- то победоносное и легкомысленное. Он куражился.

Перейти на страницу:

Похожие книги